Красная омега. Часть вторая. Загадка Вождя. Александр Брыксенков
случае, не желая обижать хозяйку, паренек поступился своими принципами. Он в один прием выцедил из красивого хрустального фужера слегка тягучую, пахнувшую одеколоном органическую жидкость. За первой порцией последовала вторая. Затем хозяйка поставила пластинку.
«Татьяна, помнишь дни золотые…», – выводил гибкий голос отвергнутого властями певца. Юля предложила пройтись линдой. Лешка, в отличие от своих приятелей, танцевал очень хорошо. За это он был благодарен нахимовскому училищу, где танцы являлись учебной дисциплиной. Линду – этот, более подвижный, чем танго, танец, Лешка исполнил блестяще, изящно держа партнершу на некотором удалении от себя.
После линды Юля угостила гостя черным кофе, куда добавила все тот же ликер. Второй танец вышел уж совсем душевным. Молодые люди приникли друг к другу. Лешка в состоянии полного упоения и раскованности опасался лишь одного: как бы его восставшее естество не коснулось ног Юльки и не оскорбило девушку.
Потом были и поцелуи и объятия и запускание дрожащих рук в запретные области. В конце концов, возбужденная пара закономерно оказалась в предусмотрительно разобранной постели. Лешка лежал рядом с девушкой и все никак не мог решиться на атаку. Он до тех пор гладил горячее Юлькино тело, ласкал её груди, пока она не прошептала:
– Леша, так очень скучно…
С потерей невинности расстался Лешка и со своим бзиком. Теперь он стал более естественно общаться с заводскими девчатами, многие из которых питали интерес к симпатичному, образованному парню. И все-таки, хотя ядовитый бзик и исчез, следы его слегка попятнали Лешкину душу. Так, например, хрупкой процедурной сестре из заводской поликлиники пришлось несколько раз молча простоять у Лешкиного станка, изображая заинтересованность во фрезерном деле, прежде чем деликатный фрезеровщик, и то лишь под давлением приятелей, решился посетить процедурный кабинет на предмет прогревания занедужившей нижней части позвоночника.
Не нужно считать, что Лешка в вопросах секса был недотёпой или одиноким чудаком-скромником. В массе послевоенного образованного юношества подобные скромники составляли, наверное, большинство. Тогдашние парни с неодобрением относились к своим сверстникам, если те с чрезмерной экспансивностью тянулись к девушкам. Этих, чмокающих от сладострастья юношей, они презрительно именовали пиздострадателями.
И девушки, за исключением, пожалуй, шустрых фезеушниц из неполных семей, были исключительно милы в своей скромности. Они не смолили сигарет, не пили крепких напитков, не пробовали наркоты и, конечно же, не матерились. Платья носили чуть ниже колен и без наглого декольте. Очень аккуратно пользовались косметикой. А иначе:
«На глазах ТЭЖЭ,
На щеках ТЭЖЭ,
На губах ТЭЖЭ
Целовать где же?».
А в обществе такие патриархальные понятия как «целомудренная