Падение Римской империи. Питер Хизер
что касается офицерского корпуса поздней империи, ничто не свидетельствует об общем увеличении численности варваров в армии. Главное отличие между армией раннего и позднего периода заключалось не в количестве варваров, а в том, что теперь набранные из их числа солдаты чаще служили в тех же частях как римские граждане и не подвергались своего рода сегрегации, зачисляясь во вспомогательные войска. Обучение воинов в IV в. по большей части оставалось интенсивным, как и прежде, и было нацелено на формирование сплоченных отрядов, готовых подчиняться приказам. Рассматривая изображение армии в действии, сделанное Аммианом Марцеллином, мы не находим никаких свидетельств тому, что уровень дисциплины сколь-либо серьезно понизился, что варвары в рядах римских войск повиновались приказам хуже прочих или были более склонны вступать в сговор с врагом. Он фиксирует случай, когда недавно поступивший на службу варвар допустил утечку важных сведений о диспозиции римской армии, но никто не выказал неповиновения в бою. Короче говоря, нет никаких признаков того, что реструктуризация империи нанесла удар по военной сфере[118]. Тем не менее вполне возможно, что дополнительные издержки, понесенные жителями провинций в IV в. в ходе имевших место в империи процессов, могли поколебать верность местного населения Риму – верность, которая наряду с прочими римскими добродетелями была усвоена ими с таким энтузиазмом в эпоху ранней империи.
С того момента как император Константин принял в 313 г. христианство, прежние идеологические структуры римского мира также начали разрушаться. По мнению Эдуарда Гиббона, то был ключевой момент в истории краха Рима: «Духовенство с успехом проповедовало терпение и смирение; общество перестало верить в добродетели, подразумевавшие активные действия; последние остатки воинственного духа оказались погребены в монастырях;
значительная часть народного и частного имущества была передана церкви во имя ложных требований благочестия и набожности; деньги, которые могли быть потрачены на жалованье солдатам, расточались на множество праздных людей обоих полов, которые могли похвалиться лишь воздержанием и целомудрием. Вера, рвение, любопытство и куда более «земные» страсти – злоба и честолюбие – зажгли пламя теологических раздоров; церковь и даже государство оказались раздираемы религиозными фракциями, конфликты между которыми порой приводили к кровопролитию; примирить же их было невозможно. Внимание императоров переключилось с военных лагерей на синоды; римский мир подпал под иго новой тирании, а преследуемые секты стали новыми врагами страны»[119].
Другие выражались не столь резко. Однако представление о том, что христианство разрушило идеологическое единство страны и снизило ее способность обеспечивать саму себя, впоследствии разделялось многими; также возникло подозрение, что церковь отвлекала людские и финансовые ресурсы от выполнения жизненно важных
Об эффективности [армии] см.: Whitby, 2002. Среди племен, обитавших за пределами Римской империи, которые предоставляли отряды для проведения кампаний, назовем готов-тервингов. Перемены, приведшие к катастрофе, произошли после 382 г., когда в армию влились значительные контингенты, предоставленные варварскими племенами, которые утвердились на территории Римской империи и начали действовать как центробежные политические силы (см. гл. 4 и 5). Традиционно предметом споров во многом были поведение и верность Риму тех, кто совмещал в себе военачальника и политика и, будучи неримского происхождения, добился значительного влияния. Хотя их и называли варварами, многие из них, подобно Стилихону, были иммигрантами во втором поколении и, следовательно, римлянами; в любом случае поведение этих людей не выдает никаких признаков нелояльности Риму. В частности, о Стилихоне подробнее см. гл. V.
Gibbon, 1897, vol. 4, р. 162–163 (цитата взята из «General observations on the Fall of the Roman Empire in the West»).