Павлик. Олег Иванович Чапаев
тебе башку расшибут молодые да ранние. А так, молодость вспомнить, головы чужие проломленные – самое время… Только, Игорь Сергеевич, такому вот персу, будем уж, как про игру говорить, ну ни в жисть не придумать хода с ткачами и с пальцами их. Башку прошибить кому одному да по запалу – запросто, а чтобы вот так, хладнокровно, да еще с прицелом на будущее – кишка тонка. Здесь же совсем другой ход мыслей налицо: размах, хладнокровие нечеловеческое… Мы вот про пальцы говорим, а это, между прочим, один частный случай только. Вы про негров вспомните! Они же их целыми кораблями на плантации возили, под завязку трюмы набивали… Кто помер, а мерли в таких условиях через одного, – за борт, к акулам. А на плантациях тех с ними хуже, чем со зверями, обращались: чуть что – мотыгой по башке и в канаву. Кто считал, сколько негров за все то время «в расход» пустили? Ладно, колонии эти. Это же когда было все? – от следующей мысли Павлик, видимо, разволновался окончательно. – Так у них же еще лет сорок назад все негры вторым сортом считались! То в автобус их не пускали, то еще как зажать норовили! И то бы ладно, – Павлик почесал за ухом, – как говорится, их дела, негров этих да рептилоидов, но они же сейчас что? Нас учат! Де-мо-кра-ти-и! Вы вот мне скажите, Игорь Сергеевич, – Павлик осушил остатки холодного чая, – вначале – ткачи, потом – негры, а теперь нам про порядок и торжество демократии затирают! Ну не пидоры разве?
Игорь Сергеевич хохотал.
– Вы вот смеетесь, – молодой человек был серьезен, – а по-моему, плакать впору. Всему причем прогрессивному человечеству плакать начинать пора. Никто ни слухом, ни духом, а оно – вона что: мало того, что порядки свои установили везде, мир весь опутали, базу идеологическую подвели, так еще и на нас наезжают, на последний оплот, так сказать, нормальных ценностей, от природы которые. И вы мне еще говорите!.. Не, точно – пидоры! Их почерк, – Павлик пригорюнился.
Отсмеявшись, Игорь Сергеевич достал из кармана белоснежный платок и аккуратно промокнул глаза.
– Да, признаюсь: добили вы меня. Давно я так не веселился. Началось, значит, с рабства, продолжилось свободой, а в конце – Кришна, Иегова и рептилоиды?
Павлик с сожалением глядел на пустой бокал.
– Знаете, что я вам скажу, – его-то взгляд как раз был пристален и серьезен. – Тут ведь, по большому счету, речь о мироустройстве идет. Вы вот давеча о дефиниции вашей говорили: как ее осуществлять, дескать… А теперь посмотрите сами: мир-то наш с вами, он ведь бинарный, двойственный, если уж по-простому. Об этом уж сто лет в обед как говорят, – Павлик хмыкнул. – У кого-то добро со злом сражается, у китайцев вон – инь с янем… А ведь не важно, как эти полюса обозначить – добром там или янем китайским. Важно, – он поднял вверх указательный палец, – что в реале этих полюсов всегда два. Верх – низ, черное – белое, начало – конец, добро там или зло… И таких вот пар – мириады! Бытие, вон к примеру, с небытием, с которыми Гамлет все никак определиться не мог, к какому берегу ему, стало быть, прибиться… И вот эти полюса друг с другом всю дорогу и воюют, чтобы баланс