Чай «Весна». Георгий Панкратов
Не решаясь встать, он протянул дрожащую руку к ближайшему осколку графина и увидел черные буквы, проступившие на поверхности фарфора:
«Ценность 40 градусов».
Только теперь, лежа на полу, Ракитский начал осматривать комнату. До того внимание концентрировалось только на очагах возгорания – столе, серванте. Теперь он увидел, что в комнате есть абажур и тревожно качающаяся после взрыва люстра, книжные стеллажи, есть цветы и картины – точнее, непонятные изображения. На одном из них Ракитский увидел лес – в точности такой же, движущийся и яркий, как видел в окне на кухне, только в совсем маленькой рамке. Всматриваясь в картинку, он не сразу понял, что она висит на двери.
Пожар в комнате продолжался – только разделился на несколько локальных очагов, которые теперь были повсюду – и, привстав, Ракитский смог увидеть, что именно горит. Ползая по полу и не решаясь подняться, он не верил своим глазам: горели монеты. Самые настоящие металлические монеты.
Конечно, он знал все – их было немного, но каждая стоила очень дорого. Монеты были действительно редкими, и большинство было ему подарено – за какие-то очень важные и серьезные услуги, а иногда – и за те самые заключенные договора. И вот – договора сгорели, настала очередь монет. Они стремительно чернели, а затем плавились, а ведь такое было физически невозможно. Поэтому когда на его глазах самая большая монета растеклась на черные кипящие капли, и они укатились, словно по невидимым желобам, в разные стороны, у Ракитского полезли глаза на лоб.
– Это не со мной! – завыл, застонал Ракитский. – Это не со мной!
Он вскочил и, перепрыгивая горящие монеты, помчался к двери. Но не к той, которая вела к выходу, а к спрятанной в темном углу, с картинкой движущегося леса. Ракитский не хотел оставлять все это просто так:
– Я с вами сейчас разберусь, кто бы вы ни были! Слышите?! Эй, мудачье!
Никто не ответил Ракитскому, и он решил: это оттого, что враг испугался и притих. Деревья на маленьком изображении проносились с бешеной скоростью, и мельтешащие ветки сливались в однородный бурлящий фон, в котором уже сложно было что-либо разобрать. Ракитский заметил, что картинка висит на тонком гвоздике, вбитом в дверь, и, почувствовав внезапную силу и желание крушить, сорвал ее, со всей силы ударил о пол. Нагнувшись, поднял старую матовую фотографию, выпавшую из разбитой рамки. И то, что он увидел, вмиг смыло вспыхнувшую ярость, как струя холодной воды из душа: это было свадебное фото – его и жены. Молодожены с фотографии улыбались, а за их спинами, словно на непрофессиональном коллаже, зеленел неподвижный Лес. Ракитский зачем-то сунул фотографию в карман и толкнул плечом дверь. За ней был кабинет – самый обычный. Его собственный.
Поначалу он даже не понял, как такое может быть. Ведь его кабинет был слишком просторным, чтобы вместиться в этот странный дом. Но самым удивительным казалось то, что его настоящий кабинет был угловым, представляя собой что-то вроде буквы «Г», и сейчас