О мыши и Граде Божием. Наталия Станкевич
бросил на конторку безнадежно испорченный лист пергамента. Один из многих.
– Это не рисунок, – обвиняюще постучал он по листу пальцем. – Это линии на пергаменте. Скучные, пустые и мертвые. В них нет мысли, нет чувства, нет идеи и нет тебя самого. С тем же успехом ты мог бы просто его разлинеить. Эвервин, что, во имя всего святого, с тобой приключилось?!
С исчезновения «мышиной королевы» прошло четыре дня, и этого времени мастеру Хильдеберту хватило, чтобы понять и выразить словами те пренеприятнейшие, сбивающие с толку и даже несколько пугающие изменения, которые произошли за этот срок с Эвервином.
– Ты рисуешь, как глупый подмастерье!
– Может, я и есть глупый…
Иллюминатор искоса глянул на понурившегося ученика, затем указал ему на невысокий табурет, стоящий у его рабочего места.
– Садись и выкладывай, – не терпящим возражений тоном приказал он.
Парень повиновался: присел, уставившись в пол.
– Я вот все думаю… – после паузы пробормотал он. – А вдруг это была просто мышь? Никакая не королева? А я тут, как дурень последний, хороводы вокруг нее водил. Еще и его преосвященству она одеяние испоганила, он вон так и не зашел к нам с того раза…
Хильдеберт молчал. И, пожалуй, впервые в жизни не радовался, что оказался прав и что собеседник его наконец-то эту правоту уяснил.
– А раз так, – продолжал между тем Эвервин, – раз так, то может и нет ее, королевы этой. А если ее нет, так и ничего другого тоже. И не было никому семи лет счастья. И мужик тот наш просто так в лес ходил, может, чего съестного искал. А про Лесного Деда наврал просто. И птицы сами прилетели. И хлеб, что я по голоду рисовал, вовсе ничем не пах. А был просто глупыми линиями на земле.
– Для тебя – не был, – сорвалось с губ Хильдеберта прежде, чем он осознал, что говорит.
– Ну так я о том и говорю: как дурак последний. Поверил в бабкины россказни. И вам еще хлопот доставил. Вы меня с самого начала пытались на правильный путь наставить, все как есть говорили. И с мышью, и так просто. Только я не слушал. И узоры на свой лад рисовал, и с «королевой» этой опростоволосился, и Град Божий и дождем попутал… Никудышный из меня ученик вышел, одим словом.
Иллюстратор какое-то время сидел молча, чувствуя полную растерянность. Казалось бы, все просто. Ученик заблуждался – ученик признал свои ошибки. Можно двигаться дальше. Но как двигаться, если выходит, что без этих ошибок нет и ученика? Нет его живого, искрометного, невероятного дара. И без веры в мышиную королеву остается только разочарование и каракули на пергаменте. Хоть и красивые, выверенные и идеально исполненные – а все равно мертвые каракули.
– Слушай… – наконец произнес он. – Даже если… Если ты прав, и нет мышиной королевы, то все равно ведь красота в мире есть. И мы тоже ее создаем. Я ведь тебе об этом говорил. Мы передаем эту красоту дальше, на сотни лет вперед. Разве это теперь для тебя не важно?
– Важно, наверно… Но что, если потом окажется, что все это мы делали зря? И через сотни лет люди уже не будут считать наши рисунки красивыми.