За свою Правду!. Михаил Кривцов
Один Седельников местный – с детства его знаю, как отъявленного хулигана и хама.
— Не на долго их хамская власть. Квалифицированным рабочим их уравниловка нужна, как собаке палка. Знаю я сколько получали они на казённом заводе при государе-императоре. Прости, Господи, этого болвана.
— Забыли его все в Екатеринбургском изгнании. Не нужен он никому. Все сейчас от имени народа на власть претендуют. Вот и наш сосед Клим в совете представительствует.
— Неплохой он парень – грамотный. Зря он якшается с этими проходимцами – ведь повесят их скоро. А хороший механик на железной дороге любой власти нужен.
Раздаётся стук в дверь. Николай её открывает и видит молодую хорошенькую соседку – Елену.
— Здравствуйте, соседушка. Пожалуйте войти. Давно вас не видели. Всё на дежурствах пропадаете в своём госпитале. Побледнели от утомления, но по прежнему хороши.
Александр встаёт, подходит к Елене и целует ей руку.
— Бонжур, мадмуазель.
Елена делает шутливый реверанс.
– Бонжур, месье. Как наш шалопай? Не безнадёжен?
— Бойкий юноша. Однако, его французского я, пока, не понимаю.
«Со временем вы найдёте общий язык. Я в этом уверен. Довелось наблюдать с каким интересом он расспрашивал вас о вашем „Парабеллуме“» – вмешивается в их беседу телеграфист.
«Негодный бездельник! Расскажу маме – она ему задаст!» – возмущается Елена.
«Вы ещё не сказали нам, чему мы обязаны вашим визитом?» – интересуется домовладелец.
Елена всплёскивает руками.
– Ах, да! Мама приглашает вас на ужин. Приготовили, что Бог послал. Не обессудьте.
– А я паёк на станции получил и охотно с вами поделюсь.
— Ну, что вы! Спасибо.
И вся компания покидает комнату. При этом Александр придерживает дверь, пропуская Елену и успев при этом что то нежно шепнуть ей на ушко.
***
Революция добралась до Сарапула и сильно его изменила – он перестал быть чистым, уютным и безопасным, хотя вид на его раскинувшиеся по холмам кварталы и оставался живописным, если не приглядываться к деталям.
Дворникам перестали платить жалование, но никто не мешал им теперь пьянствовать, орать на митингах о прежнем угнетении и потихоньку марадёрствовать.
Ещё недавно, любое новое лицо в городе привлекало внимание, в том числе и следивших за порядком полиции и жандармерии, упразднённых ныне вместе с царской властью. А теперь город превратился в военный лагерь для, мало имеющей представлений о дисциплине, вооружённой разноязыкой орды, включающей латышей, венгров и даже чёрт знает откуда взявшихся китайцев, обряженных в фантастическую смесь элементов форменной и гражданской одежды.
Зажиточная жизнь кончилась – пришло время экономии. Российский рынок развалился – возить партии обуви в Сибирь потеряло смысл – никто бы их не оплатил. Да и денег надёжных не стало – большевистские дензнаки и керенки