Частицы. Книга 2. Новая особь. Роман Сергеевич Лагутин
А мужчина, к которому он обращался, растолкав женщин и стариков, благополучно выбрался наружу.
– Что с тобой, парень? – случайно заметив Винсента, присевшего в ногах толпы, и подойдя поближе, поинтересовался Белинс. – Кто тебя так? – заметив окровавленное потемнение под носом, вновь спросил консьерж шестого этажа.
– Я не знаю, кто это был, – поднимаясь во весь рост, ответил Винсент. – Случайный локоть из толпы – последнее, что я заметил. А после потемнело в глазах, и засверкали звезды.
Белинс, состряпав возмущенное лицо, ничего не сказал, а лишь, громко прицокнув языком, покачал головой.
* * *
К красному неоновому свечению, заливавшему подвальное помещение отеля, внезапно прибавилось более насыщенное – багрового оттенка сияние. На фоне непрекращающихся поскребываний паука и шуршаний длиннохвостых грызунов, послышался резкий хлюпающий звук, за которым громкий писк сменился настораживающей тишиной.
Паук, извергая из своего детородного органа – на брюшке – красную, слизи подобную, не совсем органичную субстанцию, на расстоянии двух-пяти метров, поражал грызунов, разбегающихся по углам, почти точными попаданиями. Попадая на серое, не совсем приятное человеку, млекопитающее животное, красные Частицы, словно мельчайшие многомиллионные пираньи, практически мгновенно расправлялись с плотью каждого грызуна. Оставляя лишь белые обглоданные кости, Частицы устремлялись к следующей жертве. В силу своей медлительности, они не имели возможности атаковать, но зато реально могли рассчитывать на зазевавшуюся серую особь, случайно попавшую в их смертоносные объятия. Так оно, в принципе, и происходило.
Как и родитель, Частицы, под воздействие вакцины, мутировали и перестали выполнять репродуктивную функцию, а самое ужасное, они стали плотоядными, впрочем, как и сам паук.
Теперь, здесь и сейчас, Частицы, как и в прошлом – охотники, но подобный инстинкт, от цели: преобразования самого себя – перерос в цель: безудержного поглощения всего живого. Чем подобная мразь не апокалипсис?
* * *
Высоко над вестибюлем, а точнее на восьмом этаже, и не за много километров от своих товарищей консьержей, Людвиг, достав из кармана маленький компактный фонарик с крохотной, но зато мощной светодиодной лампочкой – белого свечения, освещал створки, ныне где-то внизу, разрушенного лифта. Пока консьерж пытался прийти в себя, разглядывая пылевые облака, клубящиеся в свете диодной лампочки, по меньшей мере, пять или семь дверей комнат открылись и оттуда, кто на ощупь, а кто-то, воспользовавшись светом от экрана мобильного пейджера, все постояльцы постепенно выходили в темный коридор. Через какое-то время, длинное, скромно освещенное пространство заполнилось голосами вопрошающих людей.
Под лучом своего фонарика, Людвиг обвел взглядом всех присутствующих и, не церемонясь, даже не затруднив себя что-либо объяснить, направился к двери лестничной площадки.
Стремление покинуть «золотую клетку»