Танго алого мотылька. Морвейн Ветер
они не становились угрозой для занятий по лепке, раз в неделю ходила с Лоуренсом и его компанией в кино. Но всё это было скорее способом убить время, которое в кампусе обычно тянулось так долго, что Кирстин с трудом сдерживала зевоту, оказавшись на полчаса наедине с собой.
Так было до последнего Рождества, когда весь её мир стал стремительно сужаться до одного ника, обладатель которого казался Кирстин более настоящим, чем все люди вокруг.
Если бы она взглянула на себя со стороны, то очень удивилась бы тому, что манеру строить слова воспринимает как «голос», звучащий у себя в голове, и твёрдо уверена в том, что может узнать незнакомого ей человека по смайлику, как по выражению лица.
Хотя она и не знала о самом Охотнике ничего, но начала уже понемногу запоминать его режим.
По утрам у того почти всегда были дела – он отписывался, но короткими сообщениями, как будто спешил скорее отключить телефон – планшет, ноутбук? Кирстин до сих пор не знала, откуда тот писал.
Потом, во время обеда, им удавалось поболтать – но после трёх Орландо снова напрочь исчезал. На протяжении двух часов он оставлял Кирстин единственную возможность разговаривать самой с собой – и эти два часа стали нестерпимыми для девушки, потому что, несмотря на то, что Кирстин знала, что до пяти Орландо не станет отвечать, рука то и дело тянулась проверить телефон.
Затем Орландо брался за телефон и отвечал сразу на всё. С небольшими перерывами он оставался на связи до семи – и иногда проговаривался, что стоит на светофоре, так что Кирстин делала вывод, что тот ехал домой.
После семи начинался очередной цейтнот, из-за чего Кирстин волей-неволей ловила себя на обидной мысли, что Орландо живёт не один. После одиннадцати тот снова плотно появлялся в сети – расслабленный и веселый, явно закончивший все свои дела. В оставшиеся три часа его вопросы частенько доходили до опасной грани, за которой обычный разговор переходит в виртуальный секс – но он никогда не настаивал ни на чём, и если Кирстин обрывала его – всегда готов был легко отступить за безопасную черту.
Иногда в эти часы у Кирстин вовсе не было настроения слушать подколы на эротическую тему, и она переводила разговор на то, что было важно для неё – часто рассказывала про мать, про Лоуренса и про сестру. Про отца она предпочитала не говорить, но, в конечном счёте, Охотник выспросил и про него.
Сейчас часы показывали третий час, и Кирстин начинала опасаться, что так и не получит ответ. Однако сообщение всё-таки пришло.
«Я не люблю Эдинбург и ЮК вообще. Мне не нравится правый руль, а с водителем я себя чувствую как идиот».
«В смысле, в такси?»
«Типа того».
«Постой, но английский же для тебя родной?»
Ответа не было.
«Ты из Америки?» – предположила Кирстин, хотя и сама понимала, что этого не может быть. Английский у Охотника был настолько классический, что могли бы позавидовать и некоторые профессора, и он явно неплохо знал саму страну.
– Кирстин, ты идёшь?
Кирстин поспешно спрятала в карман телефон, когда дверь открылась, и Лоуренс ворвался