Другу смотри в глаза (сборник). Георгий Баженов
я его про себя со злостью.
– Оно, конечно, так, – вздохнул дядя Ваня. – Но с другой стороны… Ну, с наступающим праздником, товарищ майор!
– Спасибо, мне нельзя. Служба. А вас от всей души с праздником!
– Спасибо! – широко улыбнулся дядя Ваня.
– Ладно, – вдруг сказал майор, – на первый раз объявлю ему выговор, а в параде пусть участвует.
– Ой, дяденька майор! – обрадованно вскрикнул Колька.
«Эх ты, дяденька, дяденька…» – ликующе передразнил я его про себя.
– Не к кому-нибудь все-таки убежал, – продолжал майор, – а к гвардии старшине запаса огнестрельного минометного батальонного полка!
– Чего? – удивился дядя Ваня. – Чего, чего?
– Так представил вас племянник.
И тут они оба как засмеются! И мы с Колькой тоже рассмеялись; дядя Ваня смеялся до слез…
…Незаметно я все-таки заснул.
Утром, когда нас выстраивают в училищную колонну и под звуки военного марша мы шагаем к площади 1905 года, невозможно передать чувство радости – на грани ликования, счастья, восторга, которое переживает каждый из нас, а тем более мы – суворовцы-первогодки, барабанщики, идущие впереди общего строя! Я знал, нас любят в городе, но никогда не думал, что так сильно; со всех сторон неслось: «Суворовцам, ура-а!..», «Да здравствуют суворовцы!», «Советской Армии, ур-ра!..», «Слава воинам-защитникам, слава суворовцам! Ур-ра!..» Гремели барабаны, печатался шаг, слышались команды, заливалась труба горниста, из распахнутых окон неслись военные марши, высовывались люди, бросали цветы, флажки, трепетали в окнах занавески, развевались флаги, вдоль строя по тротуару бежали мальчишки, кричали: «Ур-ра, ур-ра, суворовцам!» – и такой это был пестрый, разнородный, как бы даже красочный шум, какой случается только в праздники! И небо сегодняшнее – нежного голубого оттенка, с мелкими перистыми облачками, быстро летевшими за ветром (день был ветреный), и солнце, еще только разгоравшееся, по-весеннему мягко сыпавшее на город лучистое тепло, и резкий запах вырвавшихся из почек тополиных листьев, и вся в нежном цвету молодая акация, ровными рядами провожающая наш строй, – все это заполнено светом, весной, воздухом, красками и радостью. Как приятно маршировать по такому городу в такой день, в таком строю! Весь этот путь – от училища до площади 1905 года – показался мне цветным сном…
А когда войска замерли на площади, и куранты пробили ровно десять часов утра, и над морем людей повисла секундная глубокая тишина, волнение мое, как и волнение моих товарищей, достигло высшего предела. Плохо помню, как наконец – по команде – мы ударили в барабаны, и наша коробка двинулась вперед. Как мы шли, что делали мои руки, что я видел, что слышал, как мы проходили мимо трибуны, как нас приветствовали – ничего этого я совершенно не воспринимал, движения были автоматические, никогда в жизни я не чувствовал себя столь растворенным в чем-то огромном и великом, что просто несоизмеримо с жизнью одного человека, тем более мальчишки. Опомнился я, когда мы, пройдя площадь, свернули в переулок, вышли на параллельную главному