Яблоко раздора. Уральские хроники. Георгий Баженов
помолчав, отец как-то нелепо соврал:
– Сирота он.
– Сирота? Что за ерунда?..
Дальше Иван Иванович обманывал уже с воодушевлением:
– Обыкновенный сирота… Отец и мать, твои дед и бабка, взяли его на воспитание… Рос он вместе со мной и сестрой. А в 15 лет вдруг сбежал, написал, что, мол, нашел родных мать и отца… Лет через десять только узнали мы, что живет он здесь, на Красной Горке…
Дверь неожиданно распахнулась, и в сарай, плохо видя со света, вошла Ольга Ивановна Никитушкина, теперь Иванова.
– Женечка, ты здесь?! Мне сказали, что ты уже приехал. Боже мой, какое горе! Боже мой!..
Она не спросила, когда и как приехали на похороны брат и племянник, не сказала, когда приехала и сама. Это было теперь не важно.
– Тетя, а Григорий Иванович – кто он? – спросил Евгений.
– Как кто… милый ты мой… – запричитала Ольга Ивановна. – Бра-ат… брат наш… Гришенька…
– Родной брат?
– Женечка-а… не сты-ы-ыдно-о… тебе-е… – убивалась Ольга Ивановна. – Какой же еще? Родной, родненький, самый кровный… Гришенька наш родной… золотко наше… Горе, горе-то какое…
Глава девятая
Еще не успел поезд стать, еще упаковывали пассажиры чемоданы, а Слава, расталкивая людей, бежал к выходу. В окно, взглянув на дорогу, ведущую на кладбище, он увидел далекую, редкую вереницу людей. Кладбище стояло в стороне от поселка, к нему, петляя, вела отдельная дорога. По этой дороге, кроме как хоронить кого-то, люди не могли идти, и он сразу все понял… Выскочив из вагона, он бросился напрямую, через снег и поле, к дороге; снег набирался в сапоги, он увязал в нем, кричал что-то, но никто не слышал его… Он остановился, прикинул взглядом и догадался, что если поднажмет, то успеет… Не глядя вперед, только под ноги, он ринулся вновь через снег, туда, к похоронной процессии. Все-таки его ждали… думал он лихорадочно… ждали. Действительно, ждали его долго, решиться хоронить отца без единственного сына никак не могли, но прошли уже все сроки, 3-е уже декабря – а Славы все нет. Делать было нечего…
Он, наконец, остановился, чтобы хоть немного передохнуть – и увидел теперь с облегчением, что успеет. Совсем близко была дорога, а по той дороге, близко от него и от кладбища, двигалась похоронная процессия… Он различал уже лица, хотя кто есть кто – толком еще не мог разобрать. Да, теперь он успеет… Он видел, как дорога, образовав петлю, затянула из людей узел; узел этот шевелился. Как будто все, кто был там, охвачены единым узлом, притянуты накрепко друг к другу, но, словно боясь этого, люди шевелились каждый в свою сторону, одни уходили уже вперед, выскользнув из узла, другие оставались в нем, третьи еще только входили.
Когда Слава догнал их, то из задних рядов кто-то улыбнулся ему, махнул рукой, но чем дальше вперед, к отцу, тем серьезней, суровей шли люди – а у самого гроба люди были непроницаемы.
Он прямо пошел к отцу, глядя в его лицо, но не узнавал его. Ему казалось невероятным, что в родном отце ничего знакомого, родного, живого не видит он, такого не может быть… Он несколько раз оглянулся по сторонам, как бы ища у кого-то поддержки, но даже если и была она в ком-то, в чьих-то глазах, все равно не увидал он ее – потому что совсем ничего