Концепция феноменологии Макса Шелера. Шелер vs Гуссерль. Александр Малинкин
логицизм, или панлогизм); понимание философии как высшего уровня научного познания, «верховной инстанции науки», соответственно, ориентация философии исключительно на факты науки как ядровой и системообразующей формы человеческой культуры (строгая научность философии), как следствие, системность философствования, системная форма изложения.
О том, что Гуссерль тяготел к принципам неокантианской философии и неокантианским школьным традициям, свидетельствует тот факт, что в своём становлении как философа он, по собственному признанию, был очень многим обязан П. Наторпу, ученику Г. Когена и видному представителю Марбургской школы неокантианства, с которым состоял в переписке. На это обратил внимание, в частности, немецкий историк философии К. Вухтерль: «очевидно, что в феноменологии Гуссерля центральные идеи неокантианства той эпохи явились в новом терминологическом одеянии. Трансцендентальный поворот Гуссерля не был личным произволом и случайностью, но определялся объективными духовными требованиями своего времени»[52].
В.А. Куренной, цитируя Вухтерля, отмечает, что к работе в области генетической феноменологии Гуссерля побудило знакомство со вторым изданием книги Наторпа «Общая психология с критической точки зрения» и его работа «Философия и психология». В подтверждение Куренной приводит удивительный по своей откровенности фрагмент письма Гуссерля к Наторпу от 29 июня 1918 года, в котором Гуссерль признаёт тот факт, что философия Наторпа оказала большое влияние на формирование его взглядов. Приведем отрывок из фрагмента этого письма. По нашему мнению, он чрезвычайно важен для понимания эволюции взглядов Гуссерля, его отношения к философии Канта и неокантианцев.
«Моё внутреннее развитие в течение уже более десяти лет шло в направлениях, которые в метафизическом, религиозном и историко-философском отношении очень тесно связаны с теми, что намечены Вами. И хотя в период становления на меня мало повлиял Кант и последующий немецкий идеализм, к внутреннему смыслу которых я был поначалу совершенно слеп, всё же в ходе своего развития я сблизился с ними – если и не вполне по методу, то мировоззренческим интенциям. (…) Всегда оставаясь совершенно одиноким solus ipse[53], я прокладывал свою дорогу по непроходимым дебрям (и я совершенно уверен, что таков неизбежный путь любой строго научной философии). Этот путь вёл меня через платонизм (пусть и модифицированный) к той высокой вершине, с которой мне однажды сделался понятным Кант, а затем и глубокий смысл развития немецкого идеализма и абсолютное значение его ведущих интенций. Вместе с тем я обретал уверенность, что имманентная линия моей строго научной феноменологической работы, исходящей от примитивных структур сознания, устремляется к задающим цель интенциям этого идеализма. С тех пор я вполне сознательно включил их в мою систематическую работу, хотя это пока мало заметно в моих сочинениях (причём я отмечу, что уже более десяти лет назад я преодолел ступень
Solus (лат.) – только один, единственный; одинокий. Ipse (лат.) – сам (лично). Латинское выражение «solus ipse», попавшее в письмо Гуссерля далеко не случайно, имеет известные философские коннотации. Образованный на его основе термин «солипсизм» обозначает философскую позицию, согласно которой несомненна только реальность моего сознания; существование же помимо моего сознания внешнего мира и других одушевленных существ подлежит сомнению. Сравним это с тем, что писал Гуссерль в «Картезианских размышлениях» (см. выше): «