Земля мертвых. Жан-Кристоф Гранже
грубо и поспешно), когда она соглашалась поиграть в поруганную девственницу, взятую в плен грязным сыщиком, человеком в черном… Со своей бывшей супругой Стефан познал те темные и ослепительные моменты, когда наслаждение поднимается, словно ртуть в перегревшемся термометре. Ему в голову пришла мысль о частицах, движущихся почти со скоростью света. Приблизившись к этому пределу, они укрупняются, становятся чистой энергией, превращаются в нечто другое. То же самое происходило с Эмилией: извиваясь в своих путах, она, казалось, увеличивалась, делаясь похожей на светящееся пятно, настоящий сгусток страдания, грозящего самому Стефану взрывом…
Чтобы прогнать эти воспоминания, Корсо выпрямился на сиденье. Он никогда не пытался найти подобное наслаждение с другими. В его личной истории это было чем-то вроде пробоины, которую он старался скорей законопатить при помощи забвения, работы, ненависти и – почему бы и нет? – проявлений жестокости, вплоть до убийства. Однако ему никак не удавалось избавиться от одного вопроса: неужели он такой же порочный, как Эмилия? Или даже хуже: он лицемер, а вот бывшая – та полностью смирилась со своей природой?
Мост Гренель. Барби свернула направо, пересекла Сену, проехала мимо Дома радио, чтобы попасть на улицу Гро. И они тотчас оказались в путанице Шестнадцатого округа, среди улиц с односторонним движением.
Матье Веран жил на улице Доктора Бланша. Это название звучало зловеще для каждого полицейского. Именно здесь 14 января 1986 года проведенная при участии бригады по борьбе с бандитизмом и бригады быстрого реагирования полицейская операция положила конец Банде Притворщиков (банк располагался в доме под номером тридцать девять). Однако она завершилась поражением: трупы на тротуаре, бегство налетчиков, взятие заложников, а затем и историческое недовольство полицией и требование отстранения от должности комиссара, признанного виновным в бойне.
Дом девятнадцать ничем не отличался от других простых и строгих зданий, появившихся в Париже, в частности в Шестнадцатом округе, в пятидесятые-шестидесятые годы. Открытый двор за невысокой оградой представлял удивленному взгляду две достопримечательности: выложенный бирюзовой керамической плиткой бассейн причудливой формы и фонтан-скульптуру из черной пластмассы в виде боксерской перчатки.
Корсо обожал такие детали, отдающие модернизмом былых времен. Он поднял взгляд на здание: двенадцать этажей, с полсотни квартир, стиснутых, как кубики сахара в прямоугольной коробке. Высокомерно застывшее строение, равнодушно взирающее на окрестные дома.
Они переступили порог. Самое прекрасное предстало перед их глазами внутри. Просторный вестибюль целиком выходил на сады, так что создавалось впечатление, будто здание парит над пустотой. Все здесь переливалось: входные стеклянные двери отражались в тех, что вели в парк, в сверкающем мраморе пола, в почтовых ящиках из полированного алюминия…
Странным образом эта картинка показалась Корсо добрым предзнаменованием: такое изящество, такая прозрачность просто обязаны были