Уплотнение границ. Сабин Дюллен
ружение в историю советского пограничья своими комментариями и энергичной поддержкой, а также Софи Кёре, преданному товарищу по изучению коммунизма, с которой мы уже много лет систематически делимся идеями и информацией. Многие гипотезы, получившие развитие в этой книге, возникли в ходе дискуссий с коллегами из Центра изучения российского, кавказского и центральноевропейского пространства Школы высших социальных исследований (Cercec/EHESS). Особенно велик мой долг по отношению к Алену Блюму, верному оппоненту и читателю.
Эта книга вряд ли увидела бы свет без пяти лет, проведенных в Университетском институте Франции: они дали мне время и финансовые возможности, необходимые для исследований. В различных архивах, где мне довелось работать, я могла рассчитывать на поддержку и благожелательность сотрудников. Особенно мне хотелось бы поблагодарить Татьяну Жукову и Галину Кузнецову (ГАРФ), а также Людмилу Кошелеву (РГАСПИ). На протяжении всех этих лет я черпала вдохновение в беседах с многочисленными коллегами и друзьями, делившимися своим опытом, информацией и советами. В компании Натали Муан я познакомилась с Ленинградским областным государственным архивом в Выборге, тогда как архивы Минска мне помогла освоить Маша Церовиц. Лорен Татаренко был рядом, когда нужно было изучать материалы на польском языке. Александр Рупасов помог мне понять, насколько важно выбрать для изучения этой темы конкретный ракурс, а Андрей Шляхтер поделился своими источниками и познакомил меня с рядом глав из своей диссертации. Без Никиты Петрова, Михаила Зайцева, Ольги Илюхи и Кристофа Бартелеми мне было бы трудно проникнуть в мир советских пограничников и порожденную ими культуру. Габор Ритерспорн сделал ряд интересных замечаний по первой главе, посвященной пограничникам. Без Лоры Маргерит карты, которые рисовало мое воображение, не увидели бы света. Моя благодарность адресуется Кристофу Прошассону, поверившему в эту книгу, а также анонимным рецензентам за внимательное чтение рукописи.
На всем протяжении моих исследований и работы над рукописью со мной рядом были радость и любовь, идущие от Матиса и Огюстена. Я благодарна Жюли Самюэль, Франсуазе и Доминику Дюллен, Адель и Колин Гиас, Мартин Леманс и Жану Лафону, которые проводили время с ними, когда мне мешала делать это работa. Наконец, спасибо Кристофу за его неизменную поддержку и присутствие.
Предисловие
На дворе август 1928 года. Река Припять мирно течет среди буколических пейзажей Советской Украины. Но сельская идиллия может быть в любой момент нарушена: ведь по ту сторону реки расположена панская Польша. Вот и сегодня бойцы 18-го Житковичского погранотряда стали свидетелями очередной провокации: с польского берега в воду были спущены сотни запечатанных воском пробирок. Когда молодые пограничники выловили их, они обнаружили внутри аккуратно свернутые антисоветские прокламации на украинском языке: «Крестьяне, не отдавайте большевикам свой хлеб!», «Россия – тюрьма народов!», «Батька Тарас Шевченко зовет вас, рабочие и крестьяне, на борьбу за независимую Украину!».
Первой моей реакцией при чтении отчета об этом происшествии, составленного начальником Главного управления пограничной охраны З. Б. Кацнельсоном[2], было неверие. Кто мог сочинить подобную историю? Местные пограничники, стремившиеся укрепить подозрения руководства в отношении поляков? Кацнельсон, которому надо было обеспечить советскую печать материалами для антикапиталистической пропаганды? Кто бы ни был автором этого вымысла, следует отдать должное воображению защитников советских рубежей: их романтические истории несколько лет спустя станут источником вдохновения для популярного среди молодежи жанра приключенческой литературы о пограничниках.
История, однако, оказалась правдивой. Я напрасно сочла ее плодом воображения ретивых защитников советской родины: операция с пробирками была частью пропагандистской кампании, организованной по указанию маршала Пилсудского. Ее замысел родился в среде украинских националистов из Главного штаба войска Украинской народной республики, базировавшегося в Восточной Польше, и был поддержан местными властями, в частности воеводой Волыни Генриком Юзевским[3]. В данном случае поляки продемонстрировали бóльшую изобретательность, чем их советские коллеги. В этой истории ярко проявилось материальное измерение повседневной жизни границы: будучи пространством взаимодействия между индивидами, учреждениями и идеологиями, она была важнейшим полем, в котором происходило утверждение политики во всех ее формах. Именно этот взгляд сбоку, с периферии, я выбрала для того, чтобы по-новому подойти к политической истории Союза Советских Социалистических Республик.
Граница, трактуемая вслед за Фридрихом Ратцелем как пространство конфликтов между государствами, традиционно привлекала большое внимание со стороны специалистов по политической географии. Камий Вало, к примеру, описывал пограничную зону в качестве «контактного поля, внутри которого организованные силы государств достигают высшей степени напряжения» и где получает развитие «политическая деятельность, сопоставимая со столичной»[4]. Эта традиция политической географии, тесно связанная с подъемом немецкого
Телеграмма З. Б. Кацнельсона, 31 авг. 1928 г. // Пограничные войска СССР, 1918–1928. Сборник документов и материалов / Отв. ред. А. И. Чугунов и др. М.: Наука, 1973. С. 540–542.