Бархатные коготки. Сара Уотерс
мои пальцы сделались неловкими. Китти снова меня обхватила, мы почти уже боролись.
– Не смей называть меня мисс Флирт! – говорила я, пока она тянула меня за руки. – Как у тебя только язык повернулся? Как? О! Если бы ты только знала…
Я потянулась ладонью к спинке ворота, пальцы Китти последовали за нею, лицо вплотную придвинулось к моему. Внезапно я оцепенела. Мне казалось, я, как она желала, сделалась ей сестрой. Смирила, укротила свои странные желания. Но теперь я перестала чувствовать что-либо, кроме ее руки, ладони, лежавшей поверх моей, ее горячего дыхания у себя на щеке. Я схватила Китти, но не для того, чтобы оттолкнуть, а чтобы притянуть к себе. Мы уже не боролись, а затихли, тяжело дыша под гулкие удары сердца. Ее глаза были круглые и темные, как черный янтарь, пальцы соскользнули с моей ладони на шею.
Но тут из коридора донесся страшный шум и топот. Китти вздрогнула в моих объятиях, точно услышала выстрел, и поспешно отступила на несколько шагов. В открытой двери показалась женщина – Эстер, ассистентка фокусника. Лицо ее было бледно как смерть, глаза глядели растерянно и печально.
– Китти, Нэн, вы не поверите. – Вынув платок, она приложила его ко рту. – Только что пришли несколько человек из больницы Чаринг-Кросс. Они говорят, там находится Галли Сазерленд. – (Это был певец-комик, выступавший вместе с Китти в «Кентерберийском варьете».) – Говорят, Галли в пьяном виде застрелился – насмерть!
Это была правда, ужасная правда: мы все на следующий день услышали подтверждение. Сама я этого не подозревала, но в Лондоне до меня дошли слухи, что он слывет в театральном мире горьким пьяницей. Возвращаясь домой после концерта, он никогда не обходил стороной пивные, а в тот вечер накачался спиртным в Фулеме. Сидя в углу за перегородкой, он услышал, как некий посетитель бара говорил, что Галли Сазерленд уже не тот и должен уступить место артистам посмешнее; он, мол, видел последний номер Галли, и это сплошное убожество. Бармен рассказывал, что Галли подошел к говорившему, пожал ему руку и угостил пивом сначала его, а потом и всех других посетителей. Затем он отправился домой, взял пистолет и выстрелил себе в сердце…
В ту ночь в Марилебоне мы не знали всех этих подробностей, слышали только, что Галли вроде бы из-за чего-то помрачился рассудком и свел счеты с жизнью. Тем не менее эта новость положила конец нашей вечеринке, и мы разошлись, подобно Эстер, взволнованные и печальные. Узнав о происшедшем, мы с Китти стали взбираться по лестнице обратно на сцену; с трудом одолевая ступени, она тянула меня за руку, но на этот раз скорее по-дружески. Директор распорядился включить все освещение зрительного зала, оркестр отложил в сторону инструменты; кто-то из присутствующих плакал; тот самый корнетист поддерживал дрожащую девушку. Эстер выкрикивала: «Какой ужас, просто кошмар!» Вино, наверное, только усилило всеобщее смятение.
Я, однако, не знала, как себя вести. Мне не удавалось сосредоточить мысли на Галли, голова все еще была занята Китти и нашим столкновением в комнате для переодевания, когда ее рука коснулась моей шеи и между нами возникло на миг какое-то особое понимание. Она с тех пор избегала