Миссия из прошлого. Альберт Викторович Сенин
и молил Верховного Жреца храма Ваала снизойти к его просьбе и помочь ему. И вот боги снова наказывают его. И он снова бессилен что-либо сделать. Ганнон с болью вспомнил те дни, и картины прошлого вновь ожили у него перед глазами.
Восемь лет назад его семнадцатилетний сын Гамилькар тяжело заболел. Никакие лекарства не помогали, а призванные лекари лишь бессильно разводили руками. И Ганнону ничего не оставалось, как, смирив свою гордыню, пойти и слёзно просить помощи у Тано, у своего недавнего заклятого врага… Тано – Верховный Жрец храма Ваала, славящийся на всю страну своим искусством врачевания, молча выслушал его, а затем потребовал, что если его сын выздоровеет, то он – благородный Ганнон из рода Зенов, по воле Грозного Ваала, навсегда покинет людей.
– Ты, благородный Ганнон, – сухой старческий голос Тано казалось вновь зазвучал в голове Ганнона, – уйдёшь подальше от людей, поселишься в пустыне или в какой-нибудь пещере в горах и будешь жить отшельником, в полном одиночестве. Жить так до тех пор, пока Грозный Ваал не призовёт тебя к себе. Или не призову тебя я, дабы вернуть в мир людей. Только так ты искупишь грехи свои. Ты дал клятву. И ты сдержишь её! И да исполнится воля Великого Ваала!
С тех пор прошло восемь лет. Восемь долгих лет. Но Ганнон до сих пор не знал, чем же тогда руководствовался Тано: то ли тайным желанием отомстить ему, то ли, как это не парадоксально сейчас звучит – желанием помочь ему. Да, уйдя в пещеру, Ганнон вначале чувствовал себя в изгнании, но затем, постепенно успокоившись, он сам, всей душой, принял это кардинальное изменение своего жизненного пути. И пусть уйдя от людей, он оставил богатства, высокое положение, большой удобный дом с мягкой постелью, изысканной кухней и роскошными одеждами, но зато, вместе с ними, он оставил и все пороки человеческого общества, в котором жил. И словно отмирая, ненужной шелухой отвалились, ушли в прошлое мелкие обиды, зависть и тайные вожделения. И душа снова, как в далёком детстве, стала радоваться чудесному утру, ясному небу, весёлой капели дождя или звонкой, радостной песне какой-нибудь пташки. Да, положа руку на сердце, Ганнон мог с чистой совестью сказать, что он прожил здесь восемь счастливых лет…
– О, Великий Ваал, неужели ты не простил меня? Неужели не принял в жертву все эти восемь лет моего добровольного изгнания? За что, за что ты опять казнишь меня? – тихо зашептал Ганнон, мотая головой.
И снова мёртвая тишина была ему ответом.
– Милосердие! Прояви милосердие, богиня! – Ганнон поднял от пола своё измученное лицо и его страждущий голос вновь зазвучал под сводами пещеры многоголосием отражённого эха. – О, Великая богиня Тиннит, ты столько столетий оберегала наш род! Помоги! Помоги и сейчас! Спаси! Спаси сына моего! Заступись за него перед Грозным Ваалом! Молви слово своё!
Огненный взор Ганнона с надеждой блуждал по лику богини Тиннит, ища знамение или хоть какой-нибудь мельчайший знак, указывающий на то, что богиня услышала его и не оставит в беде. Смолкло последнее эхо, в пещере вновь воцарилась