Любовь и война. Великая сага. Книга 2. Джон Джейкс
расчет у мистера Уотерспуна.
– Постойте, я же… – вскинул руку работяга.
– Это вы сделали! – Констанция показала на пятно между его большим и указательным пальцем. – Вчера вечером я видела у вас черную краску. Какая храбрость – высказывать свое мнение под покровом темноты! – Голос Констанции сорвался, она быстро шагнула вперед. – Убирайтесь отсюда, вы уволены!
Рабочий убежал. Страх Констанции сменился тревогой; она явно превысила ту власть, которую дал ей Джордж. Но пути назад уже не было. Кроме того, убежище Брауна не будет безопасным, если она об этом не позаботится.
– Мне жаль, что так случилось, мистер Фоутс, но я не отступлю. Вы будете белить стены или уволитесь?
Она увидела, как по холму уже поднимаются трое плотников с ящиками инструментов, и поняла, что ей придется задать им те же вопросы.
– Буду работать, – проворчал Фоутс. – Но делать это для кучки ниггеров? Неправильно это.
Вернувшись в Бельведер, Констанция постаралась успокоиться. Да, Север вовсе не был кристальным источником нравственности, что, безусловно, не могло не приводить в бешенство южан, уже больше трех десятилетий слышавших пустые рассуждения аболиционистов. Фоутс, без сомнения, абсолютно искренне считал, что негры не должны занимать равное положение с белыми. Да и Линкольн, как говорил Джордж, не раз высказывал подобное мнение, это многие слышали. Поэтому Констанция вполне могла понять, что Фоутс – лишь продукт своего времени, он чувствует себя удобно и надежно, разделяя мнение большинства.
Но должна ли она сама мириться с такими взглядами и присоединиться к большинству… или позволить им запугать ее? Черта с два! Она была женой Джорджа Хазарда. И дочерью Патрика Флинна.
– Отвратительно! – заявила Вирджилия, когда Констанция рассказала ей о надписи на стене. – Если бы в Белом доме сидел настоящий лидер, такого бы не случилось. Но я уверена, что скоро он появится.
– Это почему? – спросила Бретт с другой стороны стола, на котором громоздилось огромное блюдо с жареной бараниной и пять других, не менее больших блюд, что стало теперь привычной картиной для обеда в Бельведере. Розали, Маргарет и Леандер не просто ели – они жадно проглатывали пищу, толком не жуя ее. Даже Браун, казалось, никак не мог насытиться.
– Наш президент – просто слабак, – заявила Вирджилия с той же категоричностью, которая доставила всем немало неприятностей в прошлом. – Вы только посмотрите, как он отреагировал на решение Фримонта об освобождении негров в Миссури. Он струсил и постарался угодить рабовладельцам Кентукки и других приграничных штатов…
– Мне говорили, он это сделал, чтобы не разжигать конфликт…
Вирджилия не обратила на Констанцию никакого внимания.
– …но Тад Стивенс и кое-кто еще уже выказали желание прижать его. И если правые республиканцы наберут силу, Линкольн получит то, что давно заслужил. Как и бунтовщики.
– Извините… – пробормотала Бретт и вышла из столовой.
После обеда Констанция