Город мастеров. Беседы по существу. Евгений Крушельницкий
вход по пропускам, но по какому, интересно, принципу их выдают?
– Нынешнее телевидение – это бизнес, рассчитанный на толпу, которая готова платить. А сегодня с деньгами, как правило, люди, далекие от культуры, – той, которая с большой буквы. Поэтому телевизионщикам неинтересно, что хотят смотреть три – пять процентов интеллигенции, которая не реагирует на рекламу: ведь у нас на руководящих должностях не романтики, а прагматики. Они понимают: страна обыдлена, и чтобы удивить массового зрителя достаточно раздеться прилюдно. Я работаю в Останкине двадцать лет, это на моих глазах всё происходило – развал, изгнание профессионалов, приход мальчиков-девочек, даже не научившихся говорить… Телевидение – отражение того, что происходит с нашим обществом.
– А что, вас это никак не касается? Приходится, наверное, учитывать вкусы людей, которые вас слушают?
– Меня трудно заставить петь то, что мне не нравится. Кстати, когда я была еще студенткой, меня приглашали на работу и в Москонцерт, и в Росконцерт. Но я отказалась, потому что поняла: придется петь там, где скажут, причём перед теми людьми, перед которыми скажут. И, наконец, петь то, что скажут. А я хотела петь для тех, кому это нужно, то, что мне нравится и там, где мне хочется.
– Выходит, доперестроечной цензуры не почувствовали?
– Почти нет. Ведь я никогда не пела остросоциальных песен. На своих сольных концертах репертуар ни с кем не согласовывала, зато когда приходилось выступать в концертных программах за рубежом, на отборочных просмотрах в ВЦСПС, ЦК ВЛКСМ и тому подобных организациях всё очень строго выверялось – комиссия, печати, подписи… Например, песню Высоцкого «Мужчины ушли…» мне разрешили исполнять только в начале перестройки.
«Идеологи» бесцеремонно влезали и в тексты. У моих друзей Иващенко и Васильева была песня с такими словами: «С доброй подружкой и с кружкой в руке…» Им объяснили: мол, с кружкой – это не очень, вы лучше пойте так: «с доброй подружкой, с гитарой в руке». Не помню уже, чем это кончилось.
– А вы бы спели?
– Думаю, что нет. Скорее, песню бы заменила. Я принципиально не люблю менять слова без согласия автора.
– Часто бывает, что строчка из песни выражает жизненную позицию, а то и философию на каждый день: «есть только миг – за него и держись», «мой адрес – Советский Союз». Или: «партия сказала: надо – комсомол ответил – есть»… А вам какие строчки близки?
– Есть разные песни, под словами которых я могла бы подписаться как под своим отношением к жизни. Такие строчки я очень часто нахожу у Окуджавы. Например, «давайте восклицать, друг другом восхищаться» – вся эта песня, от начала до конца, для меня – непреходящая мудрость. Я так сказать не могу, а поэт дает мне слова, помогает понять, что я чувствую. Любимые песни мне очень часто дают своего рода цитатник, который сидит в голове и помогает ориентироваться в жизни.
У Ольги Качановой, например,