Мурка. Ольга Апреликова
к ней и утыкался горячим лбом в ребра.
Что помешало родителям нормально расстаться тогда? Ведь давно ясно было, что хорошей, счастливой жизни никому в их семье не будет. А развелись бы – и Васька бы не погиб. Точно, не погиб бы. Потому что не бросился бы вдогонку за уходящим отцом – ругань, чемодан с барахлом, материнские вопли, хлопок двери – не сунул бы ноги в разбитые кроссовки, не выскочил бы в подъезд, не пробежал бы, хлеща болтающимися шнурками по ступенькам, вниз по пролетам, не выскочил бы в белое солнце, черные тени снаружи, не вылетел бы, крича: «Папа, подожди!» в грохот и шум улицы, где крик его все равно никто не услышал… И его не вынесло бы, ослепленного солнцем и слезами, на проезжую часть.
А Мурка была в Синявинском садоводстве, на даче у подружки – тогда у нее были подружки! – без младшего. Ему одиннадцать – а им в выпускной класс, разные планеты; да еще подружка сморщилась: «Что, опять в няньках с Васечкой твоим?» И Васька не поехал. Никто не мешал мазаться кремом, загорать топлесс; никто не кидался неспелыми яблоками, не постил, злорадно хрюкая, в инсте дурацкие фотки, не брызгался из водяного пистолета, не рассказывал ночью страшилки… Да, жалко, что с Васькой не поделиться крупной темной клубникой и пупырчатыми огурчиками, но зато как тихо и хорошо, какая стрекоза на загорелом плече… И она веселилась, обжиралась малосольными пупырчатыми огурцами, клубникой и пряниками, купалась в канале, а то и в Ладоге, загорала; а по ночам они глупой счастливой компанией девчонок и мальчишек собирались у соседской восьмиклассницы на чердаке и, шлепая по комарам, рассказывали страшные-страшные истории про черные занавески и безглазых ходячих кукол. Как она обрадовалась, когда двадцатого июня, жарким вечером, странный материн голос в телефоне велел попросить у родителей подружки разрешения еще погостить, а те, она – сарафан в цветочек, улыбка из имплантатов; он – шорты, кроксы, волосатые ноги – махнули рукой, мол, конечно, какой разговор, лето перед выпускным классом, жара, клубника, велосипеды – гости сколько нравится!
И она не поверила, когда вдруг рано утром – пасмурная погода, все в доме сонные – за ней приехал выцветший, осунувшийся отец и по дороге домой, на Ладожском мосту стал рассказывать страшное. Внизу по серой Неве в сторону Ладоги шел белый с синими полосками на трубе туристический теплоход. Редкие капельки дождя разбивались о пыльное лобовое стекло. Она не поверила. Она не поверила, когда дома опухшая, осипшая мать велела ей переодеться «хоть во что-то черное», а черного нашлась только старая Васенькина футболка с Микки-Маусом, и какие-то чужие тетки – с материной работы, потому что тоже воняли аптекой – сказали: «Ну пусть» и дали черную, кусачую вязаную шаль прикрыть Микки-Мауса, скололи шаль булавкой; а потом с родителями они поехали, втроем: мать съежилась впереди, кусая платок, то рассыпая, то собирая с юбки какие-то таблетки; отец сгорбился за рулем. Втроем поехали, не вчетвером… Мурка не помнила, чтоб хоть когда-то ездила с родителями одна, без Васьки… Пустое место рядом, скомканные