Приют героев. Генри Лайон Олди
а судейских крючков, вроде настырного стряпчего, или приставучих Трепчиков-младших. Ну, хотя бы треть личного состава. Эти землю носом взроют, а ни одной оброненной пуговки, ни одного свечного огарочка не пропустят. Из природной въедливости, которая, если задуматься, сама по себе изрядный талант. А пообещай им премию…
– Ваша светлость!
– У меня есть вопросы лично к вам, сударь Трепчик. Попрошу отвечать коротко и честно. Это в ваших же интересах. Я доступно выразился?
– Куда уж доступней, ваша светлость…
– Отлично. Итак, известно ли вам, что именно произошло ночью в гостинице?
– Да! То есть нет…
– Извольте выражаться яснее, сударь! Да или нет?
Барон нахмурился, глядя Трепчику-младшему в переносицу: словно гвоздь вбивал. Под его взглядом хозяин съежился, сделавшись похож на побитую собаку и мокрую курицу одновременно, если в природе возможен такой монстр.
– Я… я слышал. Но не видел.
– Что именно вы слышали? В какое время?
– Около полуночи. Я в гостинице ночевал. В свободной комнате.
– Вы спали? Вас что-то разбудило?
Трепчик замялся, топчась на месте.
– Я… не спал, ваша светлость.
– Почему? – Фон Шмуц картинно приподнял бровь. Обычно это разило свидетелей наповал.
– Я… я был не один.
– И, естественно, не с супругой.
– Ваша светлость! Умоляю! Виолетта меня убьет! Вы ее не знаете!
Кажется, гулящий отельер хотел упасть барону в ноги, но побоялся. И правильно. Фон Шмуц подобных выходок не жаловал. И, уж конечно, был рад, что незнаком с ревнивой Виолеттой Трепчик.
– А это зависит от вас, сударь мой. От вашей откровенности и желания помочь дознанию. Итак, что за особу вы осчастливили своей благосклонностью?
– Повариху, ваша светлость.
– Ее я допрошу позже.
– Осмелюсь заметить, ваша светлость: Ганечка… повариха то есть, – она немая. Ее допросить затруднительно выйдет.
– Но вы-то разговорчивы за двоих. Рассказывайте, что слышали.
– Ох, слышал! Упаси Вечный Странник такое дважды услышать! Сперва орать стали. Орут и орут, а слов не разобрать. Потом гром ударил, с чистого неба. Ударил, значит, упал и давай кататься у нас под окнами! Треск, грохот, стекла, слышу, бьются – а они знаете какие дорогие?! Стекольщик Дорфман три шкуры дерет, гадюка, я уж с ним и торгуюсь, и по матушке…
– Стекольщика оставим в покое. Что еще слышали?
– Железо звенело. Ругань, крики; и выл кто-то. Жутко, словно на покойника… И еще они смеялись.
– Кто – они?
– Не знаю, ваша светлость. Гром, треск, брань, а они смеются. Аж мороз по хребту… После замолчали. Не до смеха стало, выходит.
– Что вы делали в это время?
– Все б вам насмехаться, ваша светлость! Что ж тут сделаешь, когда эдакие страсти?! Заперлись мы с Ганечкой на засов и от страху тряслись! Она хоть немая, а все слышит…
– Хорошо. Дальше что было?
– Дальше? Все. То есть ничего.