Странствия Шута. Робин Хобб
и ездили по ней больше, чем в прежние времена, однако кое-где идти вверх по обледенелому крутому пути все равно было непросто. Смеркалось, ветер дул все сильнее. Он подхватывал с земли мелкие и колючие, как песчинки, кристаллики снежинок, издевательски швыряя их мне в лицо. Меня обгоняли повозки и телеги с едой для завершающего пиршества праздничной недели. Я опаздывал.
Ворона у меня под плащом вдруг забеспокоилась. Извернувшись, она вцепилась мне в рубашку когтями и клювом. Я потянулся погладить и успокоить ее, но она бешено забила крыльями, и когда я отдернул руку, кончики моих пальцев были в крови.
Тогда я коснулся птицы Даром:
Тебе больно?
Мысленный вопрос отскочил обратно, словно камушек, брошенный о стену, но при этом боль птицы захлестнула меня и прокатилась по хребту. Я заговорил вслух, очень тихо:
– Оставайся под плащом. Вскарабкайся мне на плечо. Я постою неподвижно, пока ты туда не заберешься.
Несколько мгновений она не двигалась, потом ухватила меня за рубашку клювом и полезла вверх, перебирая лапами. Время от времени она бралась клювом повыше, чтобы подтянуться, и наконец забралась на плечо, а оттуда – на загривок, так что у меня под плащом образовался небольшой горб. Почувствовав, что ворона устроилась на новом месте, я осторожно выпрямился.
– Думаю, все будет хорошо, – сказал я птице.
Пастух-ветер собрал над нами стадо облаков, и теперь из них на землю обрушился новый поток снега. Густые хлопья кружились и танцевали вокруг нас. Я натянул капюшон и с трудом побрел вверх по крутому участку дороги, поднимаясь на холм, где стоял замок.
Обратно меня впустили без вопросов. Из Большого зала доносились музыка и голоса. Уже так поздно! История с затравленной вороной задержала меня куда больше, чем я думал. Я поспешил навстречу слугам, шествовавшим в зал с полными подносами еды, и гостям, припозднившимся не так сильно, и поднялся по лестнице. Капюшон я не снимал, глаз не поднимал и ни с кем не здоровался. Едва оказавшись в комнате, я первым делом сбросил засыпанный снегом плащ. Ворона запуталась когтями в локонах моего парика. Едва я разделся, как птица попыталась взлететь, но под тяжестью парика и шапки тут же шлепнулась на пол.
– Не дергайся, я помогу тебе, – сказал я.
Несколько минут она все же трепыхалась, потом легла на бок, наполовину развернув одно крыло. Я впервые смог ясно рассмотреть белые кончики перьев, перемежающиеся с черными. Из-за этих перьев любая встречная ворона попытается убить ее.
– А теперь лежи тихо, я помогу тебе, – повторил я.
Клюв вороны был открыт, она тяжело дышала. Блестящий глаз смотрел на меня в упор. Я не делал резких движений. И как ей удалось так быстро и так безнадежно запутаться когтями в парике? На полу темнели брызги птичьей крови.
– Ты ранена? – спросил я, пока распутывал лапы.
Птица закрыла клюв, посмотрела на меня, потом вдруг прокаркала:
– Пер-рья! Пер-рья выдергали!
– Понятно.
Интересно, сколько