АGONY. Элис Герц
раз, когда мне становилось плохо от осознания того, насколько, на самом деле, моя жизнь контролируемая и запретная, что это даже нельзя было назвать моей жизнью, будто за меня жил кто-то другой, я шла и покупала себе новую вещь. Том не знал об этом, и вряд ли смог бы когда-либо узнать, и поэтому я не могла осуждать его за его стереотипы на мой счет, но это было неожиданно и даже неприятно слышать от такого человека, как он.
– Вот видишь. Единственное, о чем вы задумываетесь в своих пустых головах – новая безделушка, обыкновенная тряпка, за которую мы с радостью отстегнем необыкновенную сумму, – Том так эмоционально спорил, что мог бы с легкостью отпустить руки с руля и начать ими размахивать, и я действительно волновалась на этот счет. Я имею в виду, я не хотела быть похороненной в 18!
– Ну, я не думаю, что глобальное потепление или массовая эмиграция должны меня волновать. Я не геолог и не социолог, но это не значит, что в моей голове нет ничего, кроме Карла Лагерфельда и сумок из крокодиловой кожи, – я тоже начинала злиться, и активно пыталась доказать ему обратное, и становиться доктором наук в области мировых проблем я тоже не собиралась.
– Окей, но ты знаешь, как много людей думают так же? Именно поэтому в мире творится полный хаос. Люди такие: «О, почему это должно нас волновать? Это же не мое дело, пусть этим занимается кто-нибудь другой!». Отсюда все и вытекает, Бэбби, и это то, что я хотел донести до тебя.
И в этот момент я так отчетливо поняла, что он имел в виду, что ощутила дрожь, разошедшуюся по всему телу. Я ощутила это каждой клеточкой своего разума, каждым уголочком своего сердца. Мы не были безголовыми или тупыми, мы были пустыми, словно выброшенные бутылки из-под выпитого вина. Мы были настолько банальными, что все, что умело нас интересовать – деньги и развлечения. Да, мы были довольно умными в области естественных и гуманитарных наук, но мы действительно не задумывались ни о чем важном, ссылаясь на то, что есть другие люди, которые должны заниматься этим. Но на деле оказалось, что никто ничего не должен, и почти все они поступали также как и мы, перекладывая на плечи кого-то третьего то, в чем не хотели разбираться сами. Мы рушили то, что единицы пытались собрать обратно. Мне вдруг стало так страшно за мир не в плане всемирного потопа или конца света, а в плане всеобщей незаинтересованности и жестокости к происходящему. Люди продавались за материальные вещи и совсем перестали ценить духовные. Люди перестали быть людьми.
И снова Том Эванз сделал это: он опять поразил меня особенностью своего мировоззрения и тем, как сильно оно отличалось от моего. Он был, по истине, самым необыкновенным человеком, которого я только встречала в своей жизни.
Больше мы не сказали друг другу ни слова, обдумывая только что состоявшийся спор молча.
Томми не шутил по поводу фаст фуда, и мы, как он и обещал, подъехали к первой попавшейся заправке, и пошли в закусочную. Сделав заказ и дождавшись его приготовления, мы забрали свои пакеты, и вышли обратно на заправку, к стоящему сбоку от нее Форду Эванза. Том забрался в кузов и подал