Лишь любовь разобьет тебе сердце. Кэтрин Веббер
именно поэтому мама так любит пустыню, а папа – море.
Папа раньше пытался обратить маму в свою веру и заставить ее полюбить море. Всей семьей мы ездили в путешествия ради отдыха у моря: то на побережье Японии, то на Гавайи, то в штат Мэн, да и Калифорнию всю объехали. На самом деле мы и живем не так уж далеко от моря. Но не ездили туда уже много лет.
В последний раз я видела море в двенадцать лет. Сейчас мне семнадцать. Пять лет – продолжительный срок. Но море не так-то просто забыть. Я до сих пор помню его запах. Помню, что оно везде. Невозможно никуда от него деться. А еще я помню, что оно прибывает и убывает, прибывает и убывает, несмотря ни на что.
Но главное, что я запомнила, вот что. Океан глубок, темен и опасен. Он может петь тебе нежные колыбельные, чтобы заманить и утешить, но я-то знаю, каков он на самом деле. Вода бьет меня о песок, вертит меня, как носок в стиральной машине, перекатывает со спины на живот и обратно…
Я человек пустыни, как и мама. Теперь папе никогда нас не переубедить. В особенности после того, что случилось. Но даже до этого мне больше по душе были песок и солнце пустыни, сухой воздух, бесконечное небо и сногсшибательные краски. Удивительно, что многие считают пустыню мертвой. Бесцветной. Попросите ребенка нарисовать пустыню, и он нарисует только один песок. Но нигде вы не найдете цветов ярче, чем в пустыне. Розовые бугенвиллеи и желтые цветы кактусов на фоне голубого-голубого неба.
В жилах папы бежит морская вода. А маму заполняют лучи пустынного солнца. Как и меня. Теперь мы навеки со всех сторон окружены сушей. Добровольное тюремное заключение.
– Мне нужна гитара, – объявляет Коджи безо всяких предисловий.
Я закатываю глаза. У него только в прошлом месяце был день рождения, и ему подарили приставку Xbox, но теперь ему, конечно, приспичило заиметь еще и гитару.
– Правда? – говорит мама. – С каких это пор ты играешь на гитаре?
Меня охватывает беспокойство. В нашей семье музыкальным талантом отличалась только Мика. Я ходила на все ее фортепианные выступления. Мне нравилось переживать за нее и в конце аплодировать стоя. Что она сказала бы насчет желания Коджи заняться музыкой? Коджи откусывает кусочек лосося.
– Ну, пока я не играю. Но научусь. Мне помогает Иван. И… – тут лицо Коджи расплывается в улыбке, – у меня недурно выходит.
– В нашей семье все имеют склонность к музыке, – негромко и с нежностью произносит мама, с печальной улыбкой опуская взор.
Мое беспокойство расправляет крылья и обнимает меня за плечи: я так боюсь, что кто-нибудь упомянет Мику. Как можно говорить о музыке и не упомянуть ее?
А мне не хочется говорить о сестре. Не могу я говорить о том, что она покинула нас, если для меня она жива. Родители не знают, что я до сих пор вижу ее, но чувствуют, что я не люблю о ней говорить. Психотерапевты советовали им не мешать мне переживать потерю по-своему. Поэтому в этом, как и во многом другом, мама с папой поддерживают меня.
Интересно, помнит ли Коджи, что Мика играла на фортепиано. Должен помнить,