Марсианское зелье. Кир Булычев
Что происходит? – закричала молодым голосом Милица Федоровна.
– Кошка, – объяснил Стендаль.
– Вернитесь немедленно сюда, – велела Милица Федоровна. – В ином случае я буду вынуждена указать всем на дверь.
– Я ничего… – смутился Стендаль. – Мне показалось…
– Миша! – строго произнесла Шурочка.
В комнате наступил мир. Стендаль вернулся к столу.
Он тоже стал смотреть альбом, но глазом косил на ширму. Кошка улеглась старухе на колени и тоже косила глаза – на Мишу. Как бы угрожала.
– А теперь обратимся к моей молодости, – сказала Бакшт. Она торопилась, волновалась. Говорила громко.
На следующей странице была нарисована акварелью девушка в платье с глубоким вырезом на груди.
– Это я, – сказала Милица Федоровна. – В бытность мою в Санкт-Петербурге. А эти стихи написал мне в альбом Александр Сергеевич Пушкин. Он танцевал со мной на балу у Вяземских.
Пионеры, Шурочка и Стендаль замерли как пораженные громом. Старуха сказала эти слова так просто, что не оставалось места для недоверия. Страница была испещрена быстрыми летучими буквами. И внизу была подпись: «Пушкинъ».
В этот момент из-за ширмы быстро вышел старик с желтоватой бородой и, в два шага достигнув двери, исчез за нею, унеся с собой настойчивый одеколонный запах. Никто не заметил его. Даже Стендаль. Только сиамская кошка проводила его разными глазами: один – красный, другой – голубой.
8
Вечер, пожалев измученный жарой и происшествиями город, выполз из-за синего леса, отогнал солнце к горизонту и принялся играть красками заката. Пыль отсвечивала розовым, дома порозовели, зазолотились стекла. Лишь провал оставался черным на сизом асфальте. Вокруг уже было надежное ограждение: веревки на столбиках. Все смягчилось – и воздух, и люди. Кто шел в кино или просто погулять, останавливались у провала, распространяли различные слухи о сказочных находках, сделанных в нем.
Рассказывали об одном экскаваторщике, унесшем втихомолку золотую цепь в два пуда весом, и хвалились знакомством с ним. Указывали на следователя, что гулял с женой по Пушкинской, уверяли, что не гуляет, а выслеживает. Экскаваторщику сильно завидовали, но надеялись, что его поймают и дадут по заслугам.
Удалов лежал у окна в небольшой палате. Боль в руке утихла. Грубин угадал – оказалась трещина. Хоть в этом повезло. Обещали завтра отпустить домой. Прибегала жена. Сначала беспокоилась, сердилась, потом оттаяла, принесла из дома пирог с капустой. Перед уходом постояла у окна, подержала мужа за здоровую руку.
Прибегал сын Максимка, приводил друзей из школы, хвастался отцом в больничном окошке.
Проходившие люди кивали, здоровались. Удалову внимание надоело, он отодвинулся от окна, подогнув ноги и переложив подушку на середину кровати. Он не знал, что его имя также склоняют в связи с сокровищем. Одни говорили, что Удалов пострадал, задерживая человека с золотой цепью. Другие – что старался убежать вместе с преступником для дележа добычи, но оступился.