Королевская семья и церемониальное пространство раннестюартовской монархии. С. Е. Федоров

Королевская семья и церемониальное пространство раннестюартовской монархии - С. Е. Федоров


Скачать книгу
и Хранилищем свитков (позднее – архивом), но и во многом инициировал центральное делопроизводство. Кроме того, Палата продолжала играть заметную роль в назначении местной администрации и сохраняла доступные к тому времени формы юстиционного контроля над прерогативными судами короны[79]. Объем функций мог с течением времени расти или сокращаться, но при этом Палата продолжала оставаться важнейшим звеном в системе центрального управления.

      Судя по всему, с момента своего возникновения Camera regis так и никогда не была замкнутым пространством, способным сохранить известную приватность в жизни государя, и оставалась вплоть до начала XIV века единым, лишенным каких-либо, пусть даже временных, перегородок помещением. Позднее при Ланкастерах и Йорках в строительстве или перепланировке королевских резиденций заметным становится стремление заказчиков делить обычно отводимое под Палату пространство сначала на две, а затем и на три составляющие. В конце XV – начале XVI века в «номенклатуре» придворных помещений уже заметно выделяется комплекс из трех смежных комнат, по традиции именуемый все той же Королевской палатой, но на деле представляющей собой архитектурно связанные Большую (из-за размеров), Присутственную и Личную палаты.

      В самом начале правления Тюдоров начнется растянувшийся почти на столетие процесс сознательного разграничения планировки этих помещений, который будет сопровождаться не только попытками их более частного дробления (сначала от трех – к пяти, а затем от пяти – назад к четырем), но и обособления приписанного к ним корпуса слуг. Лежавшие в основе этих изменений мотивы могли варьироваться с учетом, к примеру, особенностей женского правления, но в их конечных результатах всегда присутствовала политическая составляющая.

      Наиболее существенным решением, окончательно реорганизовавшим внутреннее камеральное устройство, стало учреждение, а затем и значительное преобразование особого штата личных королевских слуг[80]. Появление такой придворной службы свидетельствовало и о начале своеобразной «приватизации» монархом внутреннего пространства одного из пределов Палаты, и о попытках материализации, пусть еще примитивных спекуляций о «физическом» и «политическом» теле короля, и о возможных перспективах или «сценариях» придворного театра власти. Закреплявшееся учреждением должности особого ответственного за их деятельность лица – грума мантии[81], само возникновение института личных слуг короля предполагало их последующее обособление и постепенное превращение в наиболее влиятельный сегмент служилого придворного штата. При этом сама палата обретала если не самостоятельный, то, по меньшей мере, автономный статус, расширяя и преобразуя круг обычно связываемых с нею полномочий, но неизменно и целенаправленно ограничивая возможный доступ к персоне короля.

      По своему исходному предназначению личные слуги короля во многом напоминали


Скачать книгу

<p>79</p>

Condon M. Ruling Elites in the Reign of Henry VII // Patronage, Pedigree and Power in Late Medieval England. Gloucester, 1979. P. 127–129.

<p>80</p>

Существуют определенные трудности с начальной датировкой этих изменений. Не вызывает сомнений тот факт, что основная часть преобразований, связанных с Личной палатой, так или иначе, приходится на период 1485–1526 годов, т. е. хронологически совпадает с годами правления Генриха VII и частично – Генриха VIII. Сложности возникают с определением точной даты ордонанса, инициировавшего отделение Личной палаты от прочих камеральных ведомств. В распоряжении исследователей нет точно датируемого оригинала. Д. Старки еще в своей докторской диссертации (1973) использовал хранящийся в Коллегии герольдов список (College of Arms. Arundell MS. XVII (2)), датируя его протограф 1495 годом (Starkey D. The King’s Privy Chamber, 1485–1547. Unpublished Cambridge Ph.D. dissertation, 1973. P. 18ff), и, следовательно, считал, что Генрих VII был инициатором преобразований. Старки также полагал, что еще одна копия ордонанса, опубликованная Ф. Гроузом и Т. Эстлом, хотя и содержала значительные интерполяции (The Antiquarian Repertory / ed. by F. Grose, T. Astle. 4 vols. London, 1807–1809. Vol. II. P. 184–185 (текст ордонанса); Р. 186–209 (интерполяции)), была идентична в своей основной части списку Коллегии герольдов. Копия была изготовлена для Генриха VIII Тюдора его лорд-чемберленом Генри Фитц-Эланом, графом Эранделлом в 1526 году. Поскольку и в опубликованном тексте ордонанса, и в списке Коллегии герольдов нет упоминаний о джентльменах Личной палаты – службе, впервые учрежденной, как известно, Генрихом VIII не ранее 1515 года, то Старки считал это основание достаточным, чтобы предварительно датировать сам текст ордонанса периодом правления Генриха VII. Далее уже по косвенным свидетельствам он ограничивал время появления ордонанса 1495 годом, считая, что его издание должно было последовать сразу же за раскрытием заговора Пурбека (Starkey D. Intimacy and innovation: the rise of the Privy Chamber, 1485–1547 // The English Court: from the Wars of the Roses to the Civil War / ed. by D. Starkey. London, 1987. P. 73–74). При этом в тексте самого ордонанса и сопровождающих его документах присутствует, на мой взгляд, та ситуация, которая оставалась, согласно утверждениям самого Старки, более характерной для отношений внутри самой Палаты при Генрихе VIII, а не при его предшественнике: грумы упоминаются лишь в веренице прочих должностей и далеко неравнозначно соседствуют с эсквайрами и рыцарями Личной палаты короля; для последних даже отводится отдельный титул (Р. 185–186). Связывать, таким образом, появление этого ордонанса с последствиями придворного заговора 1495 года весьма спорно.

<p>81</p>

Я предпочитаю этот не совсем точный вариант передачи этого термина, исходя из одного возможного перевода английского слова «stool», и преследую цель избежать по возможности его исходного бытовавшего в Средние века значения («stool of easy»), тем не менее, отражавшего набор начальных «служебных» обязанностей его предшественника «yeoman of the Stool». О варианте перевода этого термина с учетом обособления четвертого камерального ведомства – Королевской спальни см.: Англия XVII века: социопрофессиональные группы и общество / под ред. С. Е. Федорова. СПб., 1997. С. 13.