Границы и маркеры социальной стратификации России XVII–XX вв. Векторы исследования. Коллектив авторов
href="#n_172" type="note">[172]. Подобные оценки роли государства, осуществлявшего юридическое регламентирование положения различных групп населения, присутствуют и в многочисленных диссертациях по истории права[173].
Вторая тенденция в эволюции исследовательского поля социальной истории в современной России – поиск новых подходов к изучению социального, выработка новых методик анализа, позволяющих выявить многомерность социальной позиции отдельного индивида, границы социальных групп, каналы и спектр межгрупповых взаимодействий. При этом позиция государства не представляется доминирующей и полностью определяющей социальные процессы; напротив, признается существование относительно независимых от государства повседневных практик и каналов социальной коммуникации, определявших не только поведение отдельных индивидов, но и процесс пополнения или, напротив, сокращения численности социальных групп. В данном контексте предметом изучения становится проблема соотношения юридического статуса и неформальных маркеров социальной позиции, таких как, например, родственные связи, корпоративное мышление, различные формы межличностной коммуникации и т. п.
Реализация обозначенной тенденции связана не только с признанием необходимости выявления нерегулируемых правом отношений, но и стремлением реконструировать состав, процессы пополнения и роль различных социальных групп. Данное стремление особенно отчетливо прослеживается в работах, посвященных изучению элитных (приближенных к власти) групп российского общества[174]. Так, например, А. П. Павлов[175], исследуя процесс пополнения боярства в XVII в., проанализировал процедуру набора пекарей на службу при дворе Михаила Романова. Сложность данного процесса состояла в том, что такого рода служба по традиции была закреплена за боярами, однако нередко дворяне, используя личные отношения и семейные связи, занимали соответствующие должности пекарей. Существование неформального канала пополнения не приводило к размыванию или снижению роли боярства, но создавало определенную преграду на пути групповой консолидации дворянства, так как позиции тех, кто получил службу при царском дворе, были существенно выше основной массы провинциального дворянства.
Не менее интересными представляются работы С. В. Черникова и Т. А. Лаптевой[176]. Сравнивая состав и порядок формирования правящей элиты на рубеже XVII–XVIII вв. и в период петровских преобразований, С. В. Черников выдвигает тезис о том, что «отождествление правящей элиты Московской Руси с государевым двором представляется не вполне убедительным». Для реконструкции сложного процесса формирования элитарных групп автор рекомендует одновременно использовать формальные и неформальные характеристики. В качестве формального критерия, необходимого для включения в состав правящей группы, он предлагает «положение лица в административной иерархии». Однако на социальный
См., например:
См., например: Правящая элита Русского государства IX – начала XVIII вв.: (очерки истории) / отв. ред. А. П. Павлов. СПб., 2006;
См.: