Будь моим сыном. Дарья Жаринова
за врачами, – откликнулся кто-то из коридора.
Мирослава действовала инстинктивно, никаких основ первой медицинской помощи она не знала, хотя что-то где-то про медпомощь и рассказывали. Челюсти Стаса были крепко сжаты. Она пальцами разжала зубы. Язык был запрокинут в горло. Придерживая голову одной рукой, указательным пальцам Мирослава достала его, а большим зафиксировала в обычном положении.
– Дыши, мой хороший, дыши.
И он сделал отрывистый свистящий вдох. Но глаза не открыл.
– Давай, Стас, дыши, только дыши, – по ее щекам потекли слезы.
И он дышал.
Через несколько секунд в комнату забежали врач и медсестра. Они велели двум мальчикам положить Стаса на кровать. Потом из комнаты выгнали даже Мирославу. Через несколько минут на этаж поднялись два физрука с носилками. Стаса, немного порозовевшего, но все еще с закрытыми глазами, переложили на носилки и отнесли в медпункт. Мира осталась около входа, внутрь ее не пустили. У медицинского корпуса собрались некоторые воспитатели. Мира не слышала, что ей говорили. Она тряслась. ИЗ города приехала «скорая». Когда врачи вошли в медпункт, из единственной палаты раздался визг. Потом Стас рассказал ей, что тогда пришел в себя и закричал от страшной боли. Его увезли в больницу, но уже через три дня он вернулся в лагерь.
Потом, в родительский день, когда к доброму, общительному и смертельно больному Стасу Богушевскому никто не приехал, он все ей рассказал. Рассказал историю своей короткой 15-летней жизни.
Каждое утро он открывал глаза и видел обои, клоками свисающие со стен, чувствовал тошнотворный запах сигарет, перегара и грязных тел. В соседней комнате спала его в стельку пьяная мать. Каждый день, собираясь в школу, он видел, как она валяется на полу, иногда одна, иногда в окружении таких же бесполых существ.
И так всю жизнь. Раз пять она приходила в себя, стояла на коленях, просила прощения, несколько дней не пила, а потом всё сначала.
Её давно лишили родительских прав. Стаса несколько раз забирали в приют. А когда он сбежал из детдома в четырнадцатый раз, полицейские и социальные службы закрыли на это глаза. Тем более учился он хорошо, а всё свободное время занимался карате. Жил Стас на государственную пенсию размером в шесть тысяч рублей. Но ему хватало, чтобы прокормить себя и мать. Когда он был поменьше, мать умудрялась воровать у него деньги, но теперь это было исключено.
Еще в его жизни была Надежда Александровна. Женщина, которую приставила соцзащита следить за его жизнью. Но Стас быстро договорился с ней о мирном существовании, и виделись они раза два в месяц.
Готовить он научился в пять лет, ведь чем-то надо было кормить пьяную мать. Сам Стас ел в школе. Этого почти хватало на день. Хотя и дома можно было что-то перехватить: хлеб и чёрные макароны у него были всегда. Мать он бросить не мог.
За 15 лет Стас был счастлив лишь однажды. Мама не пила 12 дней.
Тогда пожилая соседка в очередной раз занесла им картошку и какие-то овощи. Такое случалось часто. Клавдии Ивановне было 74 года. Два раза в месяц к ней приезжал