Девушка с глазами Герды. Наталья Шемет
ее. Нежное лицо, обрамленное чуть вьющимися темными волосами, было на диво спокойно. Бледные губы сложились в подобие улыбки, казалось, что женщина просто спит – и снится ей что-то очень-очень хорошее.
Наверное, на небесах хорошо.
Амалия, с детской верой принявшая свои новые глаза, поцеловала Герду в холодные губы.
– Спасибо, тетенька, – прошептала она. – Когда я вырасту, я хочу быть такой, как ты. Я обязательно стану такой, как ты.
И светло улыбнулась.
Где-то далеко-далеко, в холодном сверкающем льдом дворце охнул Кай, схватившись за сердце. Ему на мгновенье показалось, что в грудь с размаху всадили длинную раскаленную иглу. И та проворачивается, жжет нестерпимо, наполняет огнем.
И внутри что-то плавится.
Часть третья
ДЕВУШКА С ГЛАЗАМИ ГЕРДЫ
Сердце охотника
– Тшшш, ну, тихо, тихо, – замерзшие пальцы легко касались серой шерсти. Девушка упрямо гладила по голове все еще пытающегося рычать волка.
Истоптанный снег был заляпан красным – угодивший в капкан серый долго мучился, стараясь освободиться. А когда не смог, попытался отгрызть собственную лапу.
Тогда она и нашла его. Окровавленная морда и страшный оскал не пугали девушку – ее не остановили и клацнувшие возле лица волчьи зубы, когда она наклонилась слишком близко. Длинные светлые волосы испачкались в кровь.
Девушка гладила зверя, и тот утихал, правда, теперь уже скулил, как раненая собака. А он и был просто собакой – большой, серой, очень-очень несчастной. И ему было больно. Ужасно.
Что это такое, она знала. Но боль не пугала. Ни своя, ни чужая. Чужой она не боялась – умела успокоить, унять. А своей не чувствовала. Почти не чувствовала.
Просто помнила, что это такое.
Боль – это больно. Очень. И не только в месте раны. Больно… везде. Сам превращаешься в один острящийся комок, сам – боль, болишь, изнемогаешь, горишь весь – огромный, как мир, или, наоборот, маленький, сжавшийся до размеров кончика иглы – тонкая, едва воспринимаемая обезумевшим сознанием точка, в которой сосредоточилась, в которой пульсирует дикая, липкая, невообразимая боль. Ты – боль. А еще ты – страх.
Потому что с болью всегда приходит страх.
Она помнила.
Лет десять назад
…– Амалия, – ответила девочка. – Меня зовут Амалия.
– А что ты тут делаешь?
– Прошу милостыню. Подайте… – дрогнувшим голоском произнесла Амалия и подняла лицо вверх…
У девочки не было глаз.
Вернее, они были когда-то – но сейчас на их месте остались лишь зарубцевавшиеся раны, страшные, зашитые грубыми руками, которые в лучшем случае годились на то, чтобы валить лес да рубить дрова.
– Девочка… кто тебя так?
– Отец, – светло улыбнулась Амалия.– Он сказал, что так будут больше подавать.
– А твоя мать?
– Она умерла, – снова улыбнулась Амалия.
– А почему ты улыбаешься?
–