Одинокие в раю. Илья Штемлер
снисхождения»… Довольно ловкий ход, я вам скажу.
– Не понял, – упавшим голосом проговорил Грин Тимофеевич.
– Торчинский обвиняет вас в моральном и финансовом ущербе. Вы сломали ему жизнь. Тюрьма окончательно его сокрушила. «Торчинский – жертва обстоятельств, граждане присяжные!» – с насмешливым пафосом завершил следователь Сидоров и расцепил пальцы. Потеряв опору, голова его дернулась вниз, подбородок коснулся стола.
Несмотря на комизм ситуации, Грину Тимофеевичу было не до улыбки.
– Так в чем же моя вина?
– Торчинский обвиняет вас в плагиате. Вы, Грин Зотов, его обокрали. Присвоили пьесу «Одинокие в раю». Нанесли не только моральный, но и значительный финансовый урон – пьеса шла в ста театрах страны. Он подает на вас в суд по статье сто сорок шестой. – Следователь Сидоров достал из ящика стола носовой платок. – Статья, кроме финансовой компенсации, предусматривает лишение свободы до двух лет.
– Какая статья?! – пробормотал Грин Тимофеевич. – Это моя пьеса!
– Надеюсь, у вас есть доказательства: черновики, рукописи… Вот и принесите мне.
– Господи, когда это было? Прошло лет сорок…
– Найдите! – Сидоров хлопнул ладонями по столу. – Не задерживаю вас, Грин Тимофеевич.
Оладьи и впрямь удались. Тамара видела, что Грин Тимофеевич доволен. Он и не скрывал. «Давненько я не ел такие оладьи, – сказал он после четвертой или пятой лепешки, – пожалуй, только у мамы…»
Потом уже, лежа без сна на диване в детской, Тамара вспоминала обмякшую, в удовольствии от еды, физиономию хозяина квартиры. Его странные, какие-то разные глаза, губы, словно с другого лица, – полные, с наивной ложбинкой, что, причмокивая, прятали за собой оладьи, кусок за куском. И ей было не противно. Так случается, когда не придаешь значения каким-то изъянам в облике приятного тебе человека. О том, что Грин Тимофеевич ей приятен, она как-то не думала – ощущение и только. Он был для нее загадка, как и каждый встреченный незнакомый человек. Правда, одни как-то сразу приоткрывались, с первого взгляда, другие, как Грин Тимофеевич, не очень… Она вновь вернулась к раздумьям: чем ей платить за доброту? Грин Тимофеевич далеко не молод, чтобы тянуться к ней как к женщине. Да и внешне какой-то помятый, изломленный, слабый. Хотя есть много примеров, когда, как говорится, седина в бороду – бес в ребро. Взять хотя бы Нинку, подружку вологодскую, что пристроилась здесь дворником. Дружок ее – бригадир дворников – старше Нинки на сорок лет, а все неутомим, как лось. На вид и не скажешь – сморчок сморчком, а силенок хватит до гробовой доски. Да и Нинка не жаловалась. Так что внешность ни о чем не говорит…
Возвращаясь мысленно к Грину Тимофеевичу, она как-то не оценивала его с подобной стороны. И вся эта большая, богатая, запущенная квартира вносила в душу Тамары, успокоение и надежность. Намерение перебраться за город, на дачу, ее сейчас не занимало. Растаяло, как сахар в чае, сохранив лишь какую-то «сладкую» память об удачно завершенной затее.
Так