4 степень. Руфина Айратовна Муртазина
рано или поздно у тебя будут дети. Дочь. Ты назовешь ее Кетрин. Ей, наконец, стукнет двадцать один. Она пойдет на работу в этот ресторан, но ты уже не будешь здесь работать. Она захочет петь. Ты не сможешь отказать. За дальний столик, вон там, у окна, сядет «важный клиент». А она, всем на зло, будет невероятно красивой. Он захочет увидеть ее в своей постели, неважно, сколько это будет стоить. Это же «важный клиент», какие могут быть вопросы. Она придет домой под утро, с синяками под глазами, уставшая и пропахшая сигаретами. От нее будет нести его одеколоном, она будет разбита. Я знаю, что именно в этот день в ней умрет ее достоинство. Что бы сказал ты ей?! Что?? «Молодец, моя красавица! Мы купим шоколадных конфет, на деньги, что ты принесла и все будет хорошо»?! Так?
Он смотрел на меня пустым взглядом, молчал и, казалось, практически перестал дышать. В этот момент к нам подошел тот ублюдок.
–Джексон, все нормально, пусть девочка останется работать. Я думаю, она права.
–Да пошел ты, – сказала я, забрала у Джулии свою сумку и ушла прочь.
Ветер на улице казался холоднее обычного, небо более угрюмым, люди более мерзкими, дорога более длинной. Я не думала, что можно вот так, в один миг растоптать все достоинство, всю гордость, все, что было во мне. Я не думала, что когда-нибудь я буду чувствовать себя так. Хотелось умереть, это было бы лучшим выходом. Я чувствовала себя ничтожеством, мне казалось, все оборачивались и тыкали на меня пальцем. Казалось, что все обходят меня стороной, бегут, как от чумы. Я просто растоптана.
–Дженни, что случилось? Да что с тобой? – обеспокоенно тараторила бабушка, как только я вошла.
–Я больше не работаю там.
–Почему?
–Я похожа на проститутку?
–Да что ты такое говоришь!
–А они решили, что похожа.
–Что?! да как посмели они обидеть мою красавицу! Ну-ка, пойдем, выпьешь чаю и успокоишься. Пойдем, все будет хорошо, мы вообще на них в суд подадим!
–Представляешь, они думали, что я проститутка!
–Успокойся, милая, сейчас достану дедушкино ружье, и мы всех там расстреляем.
На моем лице тут же засияла улыбка, я начала дико смеяться.
–Ну и скажешь же ты! – заливаясь смехом, говорила я.
–Вот, смеешься, хорошо. А то что это! Моя красавица плачет! Я им покажу!
В принципе, я нашла единственный плюс во всех этих бедах: я начала писать стихи. И пишу я их только тогда, когда мне бесконечно плохо. Эти эмоции порождают в голове какие-то ростки растений из красной книги. Что-то интересное и неповторимое. За это, наверное, можно сказать жизни спасибо.
Я знаю, в какой день моя жизнь окончательно перестала быть ценной для меня. С того дня прошло ровно пять месяцев. 13 мая. Кажется, я никогда не забуду этот день. Да я и не могу. Такие даты не забывают.
–Кстати, отец звонил, – задумчиво сказала бабушка.
–Как он?
–Говорит, хорошо.
–И все?
–Спросил, как ты. Я сказала, что тоже неплохо.
–Понятно.
–Ты не обижайся на него.
–А у меня нет выбора.
–Ему тяжело, ты ведь знаешь.
–Мне