Сквозняки закулисья. Елена Юрьевна Кузнецова
Вы только не бойтесь.
Часы упали на снег. Он поднял их и по-хозяйски застегнул ремешок на ее руке.
– Лучше девку, попомните, – хлопот меньше.
Даша смотрела на испуганное и странно мудрое лицо маленького мужичка. Теплота и радость заполнили ее сердце, – удивительное ощущение, когда не нужны подарки и совсем не обязательны солнечные дни. Непостижимое и прекрасное состояние необыкновенной легкости, невесомости, когда все равно – идет ли снег, дует ли ветер…
Ты открыта. Для тебя не существует преград, и всякая трудность кажется легко преодолимой. Даша целовала смеющегося мальчугана, что-то говорила, плакала…
– Только вы, тетенька, осторожнее, – тяжелого не понимайте и вообще…
– Спасибо тебе…
Она бежала домой, а казалось – летела.
Есть! Есть, есть… Боялась, никому не верила, а мальчишке поверила.
Была зима.
– Я люблю зиму-у!..
В снежной пелене незаметно подкрался вечер. Тротуар исчез, и остался только темный квадрат окна.
– Я еще люблю зиму… Я еще люблю зиму? Зиму? – Мокрый воротник черной водолазки сдавил шею. – Неужели сейчас зима? – Даша отодвинула воротник, – стало трудно дышать. – Как же так, я ведь не купила Катьке сапоги… – Она открыла глаза и наткнулась на занавешенное черным платком зеркало, и чтобы не завыть, уткнулась в подушку, скрипнув зубами.
– Плачь! Плачь, Дашка. – Помреж дохнул перегаром и неловко погладил ее по голове.
– Как проводница в том поезде! – Закричала Даша и стала биться головой об стену.
Наверное, за дверью кто-то был, потому что ей сразу заломили руки и поднесли чашку с водой. Холодные струи стекали по подбородку, смешиваясь со слезами. Ей что-то говорили, но она даже не различала лиц. К чему ей были чужие лица, если самое дорогое, единственное родное она уже никогда не увидит. В голове никак не укладывалось простое сочетание хлеба и смерти. Хлеб, который всегда для людей означал жизнь, как, как он мог стать причиной смерти? Женщины пытались накормить ее, но от их усилий на черной водолазке появлялись пятна с жирными разводами. А когда поднесли кусок обычного серого хлеба, с Дашей случились страшная истерика. Она вырвалась из державших ее рук, упала на пол и долго билась в конвульсиях. Боль, казалось, разрывала тело изнутри, и чтобы хоть как-то ее притушить, Даша расцарапала себе лицо и руки. Окружающие с ужасом смотрела на извивающуюся женщину, а она вдруг затихла, свернувшись комочком.
Помреж выгнал всех из комнаты, перенес несчастную на кровать, накрыл пледом и присел рядом. Он вытер распухшее лицо своим видавшим лучшие времена носовым платком, прижал к себе голову со спутавшимся волосам и забормотал на ухо какие-то странные слова. Он говорил первое, что приходило на ум: про осень, которая так рано закончилась, про обещания теплой зимы, про завтрашнее утро, про плохой урожай капусты… Он и сам с трудом продирался сквозь слезы. Нестерпимо хотелось схватить за грудки Того, кто там – высокий и недоступный – решал за