История довоенного Донбасса в символах. Точки. Иван Калашников
частям батю складывал, – тут уж все начинали реветь на весь посёлок: и отца сгубили! И мужа сгубили! И просто хорошего человека сгубили… Тошно вспоминать.
Зато на суде всё повторил без запинки, и какая-то сука журналистская, извини меня, конечно, Артём, написала про меня «хладнокровный и черствый». Ощущение было, как будто это сам родного отца грохнул. Потом по голове кому-то сильно настучал, за то, что трепались, будто в момент взрыва мой батя в машине вместе с какой-то шлюхой был, и вроде как, это она бомбу подложила, вот только замешкалась, выскочить вовремя не успела. Представляешь, сколько у меня радости было, когда я услышал всё это? А тут ещё Бродский-старший, куратор хуев, плечиками так пожал, мол, ни фига особенного, шлюха в тачке, мужик – он и есть мужик, и батя мой – тоже мужик, если деньги есть, то почему бы и шлюху не снять, они на то и сделаны шлюхами, чтоб с ними на карьерах в одной тачке взрываться.
Я потому и не думал, что Бродский особо о психике моей беспокоится, не сказал бы он такого никогда. А может тоже мужиком хотел сделать, но своему образу и подобию. Только зря старался. Потому что как только ляпнул он эту дурость, батя для меня действительно умер. Я-то думал, он маму одну любил, для неё всё делал, а он баб каких-то на стороне покупал. Это теперь всё понятно: жена – для любви, шлюхи – чтоб баки слить. Тогда всё много проще было…
II
Мама после смерти отца уже по-серьёзному из меня человека решила сделать. Чтоб одни «пятёрки» из школы носил, допоздна не гулял. Мне её жалко было, я ей больше перечить никогда не смел, хотя перед корешами выглядел дурак дураком. Они тоже, что называется, отнеслись с пониманием, не прикалывались лишний раз. В общем, докатился я со своей послушностью до того, что поступил в Университет.
Не знаю, как тебе, Артемка, но меня учёба до ржачки доводила. Меня выгоняли, блин, три раза, и три раза восстанавливали обратно. Всё просто, как сапог. Я себя не совсем в своей тарелке чувствовал; со мной один пассажир летал от ректората до деканата, ты его должен знать, Кирилл Бероев. Мы с ним вместе со справками разными бегали на восстановление. Так вот он потом признался, что думал, если я с ним заговорю, то начну обязательно фразой вроде «ёб твою мать» или «ёбаный в рот». Потом сильно удивился: я Кафку читал! И «Онегина»!
Бероев из какой-то аристократической семьи, а может, гнали, но, в общем, парень он неплохой, если из универа вылетал. Он тоже, как и я, не знал, за что хвататься, за учёбу или за бизнес, хотя какой, на фиг, бизнес, тогда перепродажей все занимались, перепродавали всё, что только можно было. Только у Бероева две сеструхи с матерью были, отца не было, а я от дури перепродавал, привык, блядь, к обеспеченной жизни, чтоб три пары штанов камуфляжных было и жвачек полные карманы. Поэтому Бероеву я был не слишком интересной компанией, особенно когда я в универ на тачке ездить начал, – сам заработал! – а он по-прежнему пешком ходил. Я потом диплом себе купил, чтоб лишние два семестра не париться, и ещё троим «корочки» организовал, хорошие отношения с ректором были. А Бероеву, интеллигенту хуеву, подобный опт