Пена 1. Николай Васильевич Захаров
шепотом матюгнувшись незамысловато, поправил сидор под головой Леньки, скривившегося от боли и прикусившего губу, а потом рявкнул на весь лес, по которому колдыбала полуторка:
– Эй, лапоть сельский, живых людёв везешь ить, паскуда. Сучий ты сын…– в конце санитар добавил непечатно пару десятков слов и в результате этого авто поехало тише и плавнее.
– От жеж, гад. Пока не обложишь семиэтажным, ни хрена не сооброжат,– удовлетворенно фыркнул санитар, поудобнее пристраиваясь рядом с запасным колесом, на которое медработники свалили кучей различное имущество. В основном сидоры с сухпайками.
Полуторка, скрипя и скрежеща коробкой скоростей, ползла полдня и к вечеру вкатилась на улочки железнодорожной станции, разбитой в пух и прах авиацией.
– Легкие, сами прошу, выгружайтесь,– скомандовал санитар сопровождающий.– Шевелись, шевелись, мужики,– и Ленька, к своему удивлению сел и при этом, схватившись за борт обшарпанный и избитый в щепки, сумел остановить головокружение. Слегка поплыло все вокруг, секунд на несколько и даже уши слегка заложило при этом, но потом изображение вполне прилично прояснилось, и двоиться перестало, выбив при этом и пробки ватные из ушей. Тарахтел мягко двигатель полуторки, стонали легкораненые сквозь зубы и жалобно в полный голос вскрикивали перемещаемые "тяжелые". Ленька встал на трясущиеся ноги и оглядел себя, на сколько это было возможно. Окинул взглядом ноги в кирзачах с прогоревшими голенищами и торчащими сквозь пропалины портянками, остатки комбеза, местами едва сохранившегося, и натянутого в медсанбате прямо на бинты.
– Красавец,– поставил он сам себе оценку и услышал за спиной голос санитара:
– А че? Парень ты видный. Я бы свою дочь хоть час засватал. Вона живучий какой, опять жа. Баловень ты, сержант, как ни крути. Одежка вся сгорела почитай, одне погоны остались, а тебе, вижу, как с гуся вода. Через пару недель будешь, как огурец. Верное слово, у меня глаз наметанный.
– Спасибо, папаша,– повернулся к нему Ленька.– Это мы где?
– Да полустанок, мать его… Не помню как название. Эй, Федор, как станция называется?– крикнул санитар и конопатое лицо шоферюги, появившееся над бортом, сообщило, давясь зевотой:
– Лесная прозывается. Давай, Лексеич, выгружайтесь шибче и вон в тот лесок. Ждите санитарный. Неделю как нет. Путя вроде немчура разбомбила. Дорожники вона с рельсами на дрезине опять умотали туда. Давай, давай. Мне еще горючку залить надо и обратно в санбат. Эх, сколь народу нынче полегло зазря,– вздохнул Федор сочувственно, затягиваясь самокруткой и выпуская клуб дыма в сторону Леньки. И ему ужасно захотелось курнуть, так что не удержался и попросил:
– Дай разок дернуть, зёма.
– Травись,– сунул тот ему чинарик, а санитар Лексеич одобрительно похлопал Леньку легонько по плечу.
– Ну, паря, ожил никак совсем. Может обратно на фронт с нами? Шучу, шучу. Вона волдыри поплыли. Перевязку тебе надоть срочно сделать. Ох, не дай Бог долю такую. Давай