Крушение надежд. Владимир Голяховский
в магазинах не продавали. Павел пристрастился к водке после освобождения и теперь, беседуя, часто отпивал из стакана маленькими глотками.
Семен продолжал:
– Но все же, как ты считаешь, могут наступить после такого доклада лучшие времена?
Павел помолчал, подумал:
– Люди, конечно, обрадуются. И действительно, есть чему радоваться: развенчание диктатора – это момент народного ликования. История показывает, с каким упоением люди кидались разрушать статуи развенчанных диктаторов. И у нас тоже будет массовый восторг, все будут надеяться на лучшие времена, будут говорить: «хрущевская оттепель» и воспылают надеждами. Но все равно остается старая система правления, которая дискредитировала себя. Помощники Сталина остались и оставят нам его режим. Один диктатор умер и развенчан, но на его место уже выдвигается другой диктатор, этот малограмотный мужик Никита Хрущев. Он прямой выкормыш Сталина, насквозь пропитан духом сталинизма, и ждать от него коренных перемен нельзя, по-другому он руководить не умеет. Наше государство стоит не на экономической основе, а на политической, и если политическая власть остается прежней, значит и перемен больших не произойдет.
Семен согласно кивал головой и добавил к словам брата:
– Вот именно. Хрущев не приводил верных цифр, но в партийных архивах хранятся все документы. Когда-нибудь это станет известно всем, но теперь это секретные данные. А было репрессировано девятнадцать миллионов восемьсот сорок тысяч человек, почти каждый десятый гражданин страны. Из них семь миллионов расстреляны. Пока что освобождены лишь первые тысячи несправедливо обвиненных, таких, как ты. И знаешь, меня неприятно поразило, что из недавно реабилитированных высоких членов партии на съезде не было ни одного делегата. Вот именно.
Павел отозвался:
– Да, я сидел в лагере с такими людьми. Если б их выбрали, они мозолили бы глаза Хрущеву и другим кремлевским воротилам. Это люди закаленные, они бы не постеснялись выступить с обвинениями прямо им в лицо.
– Да, ты прав. И еще меня поразило, что в таком важном докладе Хрущев не сказал о страданиях еврейского населения от сталинского антисемитизма. Ведь он нагнетал атмосферу народной ненависти к евреям, и, если бы не сдох, могли бы снова начаться погромы. На съезде я подсчитал, что на полторы тысячи делегатов было всего десять евреев, и все только с совещательным голосом. Хотя евреев в стране два процента населения, на съезде они не составляли и половины процента делегатов. В партии евреев более восьми процентов, много активных партийцев. Но на съезд их не выдвинули. Это хрущевская политика. Он считает их «примазавшимися», для всей партийной верхушки евреи – граждане второго сорта. Вот именно.
На это Павел откликнулся сразу и с большей горячностью:
– Да, в чашу страдания евреев Сталин влил много яда. Ты говоришь про съезд, но ведь даже в царской Думе среди депутатов было двенадцать евреев. За советских евреев обидно. Как мы все старались, сколько отдали