Я завтра улетаю. Дарина Грот
как индикатор с лакмусовой бумажки. Он стал чаще копать огород, строить дом. Конечно, он находил иногда время, чтобы поваляться на земле с Ксюшей, но не больше.
Потом приехала вся остальная компания, сдавшая сессию в колледжах и университетах, включая глубоко любимого Диму. Ксюша честно созналась, что, увидев его, она не испытала былой радости. Скорее там была злость и обида.
Она демонстративно брала за руку Костю, строила глазки, смеялась. Ни компания, ни я не могли понять, как же так получилось, что Дима вылетел из сердца Ксюши, когда буквально в прошлом году она с травы слизывала его следы, следуя за ним по пятам. Ксюша сказала, что переболело. Она больше не хочет, любить его. Ей было слишком больно и ей это не нравилось. А тут добрый Костя, и сыграет на гитаре, и поддержит, и сексом займется. Его не надо умолять, чтобы он бросил хотя бы один быстрый взгляд. Не надо мечтать о том, чтобы он случайно коснулся ее руки, он сам брал ее за руку. И он потрясающе целуется. Я спросил Ксюшу, где сейчас Костя. Она сказала, что не знает и ей как-то все равно. На вопрос – где сейчас Дима – она тоже ответила, что не знает. В чем же разница, Ксюша? Мы смотрели друг на друга. Улыбка умирала на ее лице. Это явно не то, что она хотела услышать. Ты не понимаешь – вот, что она ответила. Я просто ничего не понимал. Я девственник, который не умеет целоваться, как я могу что-то понимать?
Еще одна стопка и Ксюша стоит около меня. Улыбается. Обхватывает мою руку и крепко прижимается, как к игрушке. Да я сам улыбнулся. Мы завалились в кровать, она легка мне на грудь и продолжила свои рассказы.
Все лето она провела с Костей, не обделяя Диму косыми взглядами, всячески показывая ему то, что он потерял, не успев приобрести. Они собирались по вечерам и пили, пели и курили. По ночам она гуляли или сидели у того самого пруда, который с каждым годом все больше превращался в лужу: камыш вытеснял из него воду.
Я слушал Ксюшу, ее радостные эмоции по поводу Кости и как он хорошо в постели… На земле точнее. Ей было плевать, что, вернувшись в Москву, они сделались незнакомыми людьми. Разве в этом смысл? Ей было хорошо летом, а этого уже достаточно, чтобы творить то, что хочется.
Я рассказал ей про Олесю. Едва я успел сказать, что познакомился с девушкой, как ее зовут и, что мы гуляем вместе, ее пальцы перестали бегать по моей груди. я мгновенно ощутил в воздухе какое-то напряжение. Ксюша спросила, как я отношусь к Олесе. Насколько я был серьезен. Я улыбнулся. Мне 14 и ей 13, как вообще можно было употреблять слово серьезно в отношении нас. У меня вся жизнь впереди, чтобы узнать детали страшного слова серьезность и какие, не менее ужасные последствия, оно несет в себе. Серьезно я относился только к точным наукам и чтению научной литературы. Это действительно серьезно.
Ксюша вроде оттаяла и вновь начала гладить меня, тихонько шепча, что мне не мешало бы добавить серьезности и к девушкам. Конечно, может они не такие увлекательные, как аксиома выбора, но все же это жизнь. Не совершаю ли я ошибку тем, что не хочу относиться к