Черное колесо. Часть 1. История двух семеек. Генрих Эрлих
в пример для подражания всей стране, а, во-вторых, часть сэкономленного цемента они продали на сторону и деньги пропили, что немедленно переквалифицировало дело из политического в бытовое. Второй группе, состоящей из инженеров, повезло гораздо меньше: они подавляли инициативу молодёжи, искусственно затягивали строительство, заваливали вышестоящие организации протестующими письмами, в общем, были виноваты во всём, потому что кто-то же должен был ответить за всё.
– Они поначалу тоже всё отрицали, – сказал следователь Крюгеру, – знаете, чем это для них кончилось?
– Догадываюсь, – ответил Владимир Яковлевич и немедленно подписал признание. Некоторая заминка случилась также с пунктом о том, что всё перечисленное Крюгер делал по заданию японской разведки.
– Почему японской? – с некоторой даже обидой спросил Владимир Яковлевич. – Я полагаю, что немецкая будет более уместна.
– У нас по немецкой и так план на четырнадцать процентов перевыполнен.
Ответ следователя не оставлял простора для увиливаний.
Приговор был мягким, так показалось Анне Ивановне, десять лет без права переписки. Расстреляли Владимира Яковлевича 15 февраля, на сорок пятый день ареста, на следующий день после вынесения приговора, но Анна Ивановна никогда не узнала об этом. Через полтора года её вызвали в районный отдел ЗАГС и молча сунули в руки маленький, меньше почтовой открытки, клочок бумаги, свидетельство о смерти Крюгера Владимира Яковлевича, 54-х лет. В графе «место смерти» стоял прочерк, в графе «причина смерти» – то же. Причина смерти – жизнь.
Прошло ещё двадцать лет, и так же молча ей протянули ещё одну бумагу, чуть побольше, в половину листа. «…за отсутствием состава преступления…» Банальная история. Автор предупреждал.
Глава 3. Бои местного значения
Через два месяца после ареста Крюгера, прошедших в напрасных хлопотах и стоянии в очередях с передачами, Анна Ивановна вдруг осознала, что осталась без средств к существованию. Более того, от старой жизни остались долги. Конечно, кредиторы проходили по одному делу с Крюгером, и человек менее щепетильный, чем Анна Ивановна, вполне мог счесть это достаточным основанием для всеобщего прощения. Но она относилась к своим долгам столь же серьёзно, сколь легкомысленно к деньгам как таковым, их Анна Ивановна могла тратить с поразительной беспечностью и в любом количестве. Пришлось продать дачный участок и кое-какие колечки и брошки и, наконец, задуматься о поисках работы. Дело тут было не только в деньгах. Пока Анна Ивановна была мужней женой, никого особо не интересовало, работает она или нет. Но с арестом мужа она сразу превратилась в злостную тунеядку, самим своим существованием покушавшуюся на основополагающий догмат власти о категорически-императивной связи между работой и пропитанием.
Нельзя сказать, чтобы Анна Ивановна никогда в жизни не работала. Был у неё в молодости, естественно, до замужества, незначительный