Он настоящий. Роман. Алиса Рофт

      Летнее сибирское утро на берегу реки в тех краях, где я выросла и беззаботно проводила время, в этот день было особенно солнечным. Сидя на траве, влажной от росы, прижимая колени к груди и всматриваясь вдаль, я мысленно прощалась. До боли знакомый, застывший в красоте природы вид казался по-новому захватывающим. Я наблюдала за медленным течением реки, по обрывистым берегам которой качался бескрайний хвойный лес. Он уходил за горизонт, и вершины многовековых деревьев смешивались, образуя зеленую линию границы, отделявшую землю от неба.

      Я глубоко вдохнула прохладный, освежающе чистый воздух, пропитанный хвоей и слегка отдававший болотной сыростью, исходившей от растущих под берегом камышей. По ночам они превращались в импровизированную сцену для лягушек и кузнечиков, причем эти мелкие представители фауны пели настолько синхронно, громко и надоедливо, что хотелось достать ружье отца из кладовой и перестрелять их всех. Жаль только, стрелять я не умела.

      – Анна, ну что, ты готова ехать? – робко поинтересовалась мама, стоя чуть поодаль и выжидая. Она отвлекла меня от созерцания красот природы, нарушив порядок прощания.

      Моя мама со всеми добра, чрезмерно добра. Она прожила большую часть своей жизни в заботах о неверном муже и детях, нежели о себе самой. А детей у нее было двое, я и мой старший брат, который к моему отъезду уже успел обзавестись семьей во второй раз.

      К слову, о брате. Когда я на него смотрела, в мою голову невольно закрадывалась мысль, что все должно сложиться наоборот: поменяться бы нам местами – и вот он, идеал брата и сестры. Брат слабохарактерный и сентиментальный – качества, больше присущие женщинам, – мной же двигало безумство, «относительный пофигизм» (не нужно путать с равнодушием), вечное стремление доказать правду в борьбе с несправедливостью и отстоять свою точку зрения, что обычно свойственно мужчинам с сильной волей. Правда, эти черты моего характера проявились лишь с достижением подросткового возраста, когда привычный мир перевернулся с ног на голову. Повзрослев, я позволяла себе высмеивать брата, забывая о том, что он старше и – как должно быть – умнее. Он не обижался и не дерзил, он вообще не умел дерзить.

      Мама взяла меня за руку, и мы направились к шестой модели «Жигулей» белого цвета, припаркованной возле покосившейся ограды из штакетника.

      Отец ждал нас в машине, основательно проверяя содержимое бардачка, не забыл ли чего. Отца, без сомнения, можно назвать «любителем забывать крайне нужные вещи». В каких облаках он витал, только ему самому и известно, как раз от него я неосознанно и переняла это качество.

      В то утро я оглянулась напоследок на зеленые леса, раскинувшиеся на противоположном берегу реки, окинула взглядом полный воспоминаний старый деревянный дом с голубыми ставнями и остроконечной черепичной крышей и села в машину.

      Примерно через шесть часов мы доедем до международного аэропорта Красноярска, откуда пассажирский «Боинг» увезет меня за тысячи километров от привычной жизни.

      Знаю, мою маму тяготят столь долгие поездки. Она сидела на переднем сиденье и по дороге в аэропорт думала о том, как поскорее вернуться в свой цветущий сад-огород.

      «Достаточно ли было того количества удобрения, что я насыпала на грядку с укропом?» – задавалась она вопросом мысленно. А позже вспомнила еще про морковку и редиску, прополку их тогда пришлось отложить.

      Да, мне были известны ее мысли, как и мысли многих других людей, с которыми я общалась. Скоро я поведаю, каким образом мне это удавалось.

      Когда закат оповещал ее о завершении работ на огороде, она шла в садик с кустами смородины, жимолости, крыжовника, облепихи (там произрастали еще какие-то многолетние кустарники, в точности не вспомню какие именно) и, собирая в большую железную кружку часть урожая, под лучами сибирского заката наслаждалась вкусом самостоятельно выращенных ягод.

      Отец с нескрываемой гордостью не только думал, но и говорил про свой ночной улов, умолкая время от времени, представив – опять же, летая в только ему ведомых облаках, – каким он будет завтра.

      – Ты видела, какого здорового осетра я поймал ночью? – спросил он, выруливая на скоростную трассу, минуя выезд из города, сильнее надавил на педаль газа, и улочки родного городка остались позади, сохранившись на долгие годы в памяти. – Я его засолил и кинул в холодильник, до завтра приготовится, и мы с мамой пробовать будем. А в Израиле-то таких осетров нет.

      Он так отрыто и весело рассмеялся, но, как и в большинстве случаев, смех его мы с мамой не поддержали, оттого что, в принципе, ничего смешного в его словах и не было. Просто любит он смеяться по поводу и без (чаще без), напевая песни, бывает, смеется, произносит глупые тосты и смеется. Комментирует ведущего новостей и смеется. Смотрит, как герои боевиков избивают один другого до крови, которая каплями разлетается во все немыслимые стороны, – обязательно посмеется. Рассказывает одни и те же шутки –