Жизнь наградила меня. Людмила Штерн
«Починка обуви» и ковылял на протезе в угловой гастроном за бутылкой «Московской». Напивался он до остервенения и, отстегнув протез, скакал по комнате на одной ноге, колотя протезом жену и сына. Вопли и мат в их доме не стихали до глубокой ночи.
Через час после Нулиного к ним визита у нас раздался звонок. На пороге стоял Мамонов-отец, держа за ухо Мамонова-сына.
– Людка ваша дома? – спросил Мамонов-старший. – Пусть-ка выйдет сюда.
Я выползла в переднюю. Из приоткрытых дверей торчали соседские носы. При моем появлении сапожник закатил сыну оплеуху и пнул его с такой силой, что Мамон кулем свалился к моим ногам.
– Проси прощения, сволочь, выродок, твою мать! Громко проси, чтоб народ слышал! А еще раз донесешь, прикончу, гад! Пионер е…ый!
В пионерах меня не восстановили, но два года спустя приняли в комсомол. Впрочем, ненадолго. Представляя собой гибрид из Пугачева и Гарибальди, я боролась за права угнетенных, и даром мне это не прошло…
Одной из самых жалких личностей в нашем классе была Хиля Межеричер. Выжить с таким именем в Стране Советов совсем не просто, особенно если обладать крючковатым носом, тускло-черной проволокой волос и бездарной головкой. Хилина трагедия усугублялась тем, что ее отец Самуил Наумович Межеричер был женат вторым браком на Клавдии Петровне Рыбцовой, обладательнице двух сыновей от первого брака. Все пятеро жили в одной комнате. Клавдия Петровна, широкозадая и белотелая дама, заведовала ларьком на Витебском вокзале. Первую рюмку и бутерброд с килькой она заглатывала в девять утра и к семи вечера приобретала багровый цвет лица и разрушительную ярость души. Близнецы-сыновья Альберт и Эдуард, ученики ремесленного училища им. Александра Матросова, напивались в других географических точках города и, если не вступали в драки на улицах, возвращались домой с неизрасходованными киловаттами энергии. Вот тут-то и разгорался национальный конфликт.
Три представителя великого русского народа вступали в бой в двумя лицами еврейской национальности. Щуплый Самуил, с тяжелым пеликаньим носом, в высоких болотных сапогах, и вялая неуклюжая Хиля героически отстаивали свой угол комнаты. Если же Хиля приносила домой двойку, то Самуил и Клавка объединялись для совместной экзекуции. И вот в восьмом классе Хиля получила годовую двойку по истории. После объявления оценок она уронила свой нос на парту и так надрывно запричитала, что по стенам школы поползли трещины.
– Что за театральное представление? – ледяным голосом спросила учительница истории Серафима Егоровна. Она по-наполеоновски скрестила на груди руки и прислонилась спиной к карте мира, упершись затылком в Гренландию.
– Серафима Егоровна, поставьте, пожалуйста, Межеричер тройку, – сказала я. – Хилю мачеха бьет за двойки.
– Видно, мало бьет, никак лень не выбьет.
– Серафима Егоровна, я от имени всего класса прошу, исправьте отметку!
– Да что ты клянчишь?! Терпеть ненавижу!