Жизнь наградила меня. Людмила Штерн
обдумывала стратегию и тактику обольщения, но перед глазами светилась его мягкая улыбка, в ушах звучал его тихий голос, и злокозненные планы рассыпались в прах.
На следующий день я изучила расписание его занятий и после лекций оказалась около его аудитории:
– Привет, Витя. Тольку случайно не видели?
– Минуту назад был здесь. Позвать его? – И он пошел искать абсолютно ненужного мне Толю. Через пять минут они появились вместе, и я позвала их в Эрмитаж на выставку Пикассо – главное событие культурной жизни Ленинграда за последние шестьдесят лет. Витя сказал, что как раз был на этой выставке вчера. Пылая злобой, я поплелась с Толькой в Эрмитаж, чтобы в третий раз полюбоваться на вдруг ставшего ненавистным Пикассо…
Но я, как гончая, взяла след и еще через день пригласила Витю на наш факультетский вечер. Каждый год в институте устраивались конкурсные факультетские вечера, на которых разыгрывались пьесы, ставились капустники, приглашались музыканты. Администрация Горного славилась относительно либеральными традициями и позволяла на этих вечерах пародировать профессоров и даже намекать на отдельные недостатки системы. Попасть на «чужой» факультетский вечер было почти невозможно, билеты распространялись в профкоме среди элиты или добывались по сверхспециальному блату. Наш геологический факультет слыл самым «левым» и самым интеллектуальным.
Итак, я раздобыла билет на два лица и снова подстерегла Штерна в коридоре.
– Не хотите ли пойти в субботу на наш факультетский вечер?
– А у вас есть лишний билет?
– Лишних билетов не бывает. У меня есть мой билет на два лица.
– Это значит, что я должен пойти с вами?
От этого «должен» я чуть не взорвалась, но умудрилась ответить спокойно и ласково.
– Вы ничего не должны. Можете взять с собой кого угодно.
И я протянула ему билет.
– Большое спасибо, мы мечтали попасть на ваш вечер.
Кто мы, кто это, интересно, мы? Я надеялась, что мы – это хотя бы он и Толя.
Витя Штерн явился на вечер с тощей длинноносой брюнеткой. Она была в белом свитере и красной клетчатой юбке, обладала осиной талией и непропорционально длинной шеей – мечтой Модильяни, за что я немедленно наградила ее прозвищем Выя, и теперь это прозвище неотступно следует за ней через моря и континенты.
Когда начались танцы и объявили дамское танго, я, как пантера, бросилась к Штерну и вырвала его из Выиных рук.
– Как вам, Витя, понравился наш концерт, не скучно было?
– Нет, что вы, совсем не скучно.
– А почему у вас скучный вид, то есть такой вид, как будто бы вам скучно?
– Напротив, мне очень весело.
– Но внешность у вас сегодня скучная, – продолжала бессмысленно настаивать я.
– Боюсь, что это от меня не зависит, – сухо сказал Витя и до конца танго не проронил ни слова.
Через десять минут они с Выей ушли, а я забилась в гардероб рыдать без помех.
Прошла неделя, и две, и три, а Витя Штерн все еще не поддался моим чарам. Разведка донесла, что он меломан