Воспоминания. 1848–1870. Наталья Огарева-Тучкова
брали из него ссуды на торговлю и платили проценты, бедным же выдавались на их нужды деньги без процентов, но с обязательством возвратить их миру. При освобождении крестьян о капитале этом позабыли, и он остался в тех руках, в которых находился в момент освобождения.
Помню, что когда овдовел тот священник, который служил в Яхонтове, когда наше семейство поселилось там, и который крестил нас – двух меньших детей, то архиерей приказал уволить его в заштатные, а нам дал молодого семинариста, весьма гордого и требовательного с крестьянами. Мы, дети, были очень огорчены удалением нашего доброго старика. В одну из своих поездок в Пензу отец мой жаловался архиерею на нового священника и просил его сменить; преосвященный отвечал, что готов сделать это, но будет удобнее, если отец мой укажет, какого именно священника он желает.
Поблагодарив архиерея за это позволение и возвратившись домой, отец сказал старикам, чтобы они послали двух выборных по уезду узнать, нет ли где добросовестного священника, который не обижает мир. После продолжительных странствований по уезду выборные нашли такого священника в лице Ивана Ивановича Добрынина в Неелове, близко от нас; тогда они были посланы вторично, чтобы узнать у этого священника, согласен ли он перейти в наш приход по приглашению отца, на что он с радостью согласился.
Вскоре Иван Иванович был переведен, по прошению отца, в наше Яхонтово, где он прослужил двадцать пять лет и где похоронен. Это был человек необыкновенно любящий и весьма доброй души, жадности к деньгам не питал, за венчание брал с крестьян всего один рубль. Когда он обходил село с какими-нибудь требами, на похоронах или на крестинах, то никогда не упоминал о вознаграждении, брал, не глядя, что давали, и часто, идя по селу, ласкал ребятишек и раздавал им медные деньги, полученные с их отцов. Правда, попадья бранила его за это; но он не обращал внимания на ее брань. Видя его истинно христианскую доброту, отец много помогал ему, выстроил хорошенький домик, а по зимам брал всю его скотину и содержал ее бесплатно вместе со своею.
Иногда до моего отца доходили слухи о жестоком обращении с крестьянами или дворовыми кого-либо из помещиков его уезда; он тотчас являлся на место сам, расспрашивал о взаимных отношениях крестьян с владельцами, внимательно выслушивал большею частью неосновательные жалобы помещиков. Если дело касалось кого-либо из дворовых, то он убеждал помещика дать отпускную, говоря, что душевное спокойствие дороже какого-нибудь неприятного лица из дворовых, и нередко успевал убедить своего собеседника, а иногда, по пословице «куй железо, пока горячо», заручившись согласием владельца, вынимал из кармана гербовый лист и приказывал своему протоколисту написать отпускную, которая тут же и подписывалась помещиком. Когда же дело касалось крестьян, он выслушивал обе стороны внимательно и порознь и, оставшись наедине е помещиком, убеждал его отменить жестокости и несправедливости, угрожая в противном случае взять имение в опеку, что иногда и случалось.
Много