Крутой маршрут. Хроника времен культа личности. Евгения Гинзбург
гардинами, и я не смогла сдержать легкого возгласа изумления и восторга, увидав в этих окнах, как на экране, каток Черного озера. Цветные лампочки украшали его праздничными гирляндами. Мне виден был сидящий на возвышении духовой оркестр и мелькающие фигуры конькобежцев.
На секунду я замираю, не в силах оторваться от этого зрелища. Неужели такое еще существует на свете? На этом свете, где есть стоячие карцеры и «особые методы», которыми мне ежедневно угрожают.
– Красиво, правда? – раздается вдруг так называемый «бархатный» баритон.
Только тут я замечаю невысокую коренастую фигуру военного, стоящего у бокового окна.
– Сегодня праздник, День Красной Армии. Большое соревнование конькобежцев, – объясняет он таким голосом, точно мы сидим за чайным столом. И совсем уже задушевно добавляет: – Ваши старшенькие тоже, наверно, здесь? Алеша и Майя… Они ведь катаются на коньках?
Не галлюцинация ли это? Кто произнес в этих стенах имена моих детей? И я не выдерживаю. Сколько раз давала себе слово, что «они» не увидят моих слез. Но сейчас удар нанесен уж очень неожиданно. И слезы льются градом.
– О-о-о… Простите, расстроил вас. Да вы садитесь, пожалуйста. Вот сюда, в кресло, здесь удобнее.
Мой собеседник совсем не похож на «тех». Скорее, он напоминает покинутый университетский мир. Светлые глаза смотрят сочувственно. Он заводит со мной непринужденную беседу, совсем как будто не связанную с моим «делом». О жизненном призвании. Он уверен, что я сделала ошибку, выбрав путь педагога, научного работника.
– Вы же прирожденный литератор. Дали мне вчера вырезки с вашими газетными статьями…
Я еще пока не понимаю, к чему все это. Но скоро все выясняется.
– Такая порывистая эмоциональная натура. Немудрено, что вы поддались на ложную романтику этого гнилого подполья…
Майор Ельшин выжидательно смотрит на меня. Но я уже стала ученая за эту неделю. Я твердо знаю теперь, что никакие страстные оправдания никому ничего не доказывают, только дают пищу для новых издевательств. Поняла, что «молчание – золото», что отвечать надо только на прямо поставленные вопросы, и то возможно короче.
– Да-а… – продолжает майор. – Все мы были молоды, все увлекались, все могли ошибиться.
Тьфу ты, черт! Неужели он думает, что я не читала романов и повестей из истории революционного движения! Ведь в них все жандармские ротмистры именно этими самыми словами увещевали молодых студентов-террористов.
– Не курите? – любезно раскрывает он портсигар и продолжает, как бы рассуждая сам с собой. – Романтика… Огюст Бланки… Степняк-Кравчинский… Помните «Домик на Волге»?
Заметно, что майор очень доволен случаем проявить такую блестящую эрудицию. Он вдохновляется и произносит целую небольшую речь – минут на десять, – смысл которой сводится к тому, что я веду себя неправильно. Я ведь не в гестапо попала. Это там были бы уместны гордое молчание, отказ от подписывания