Бешеный прапорщик: Бешеный прапорщик. Большая охота. Возвращение. Дмитрий Зурков
и этого вонючку прихвати…
Да, чуть не забыл! Поворачиваюсь к графу:
– Где оружие и награды штабс-капитана? Быстрее, а то терпение кончится!
– Шашка на столе, ножны – вон там, в углу… Ордена – в шкатулке… – испуганный аристократ торопливо докладывает, наверное, не хочет еще раз попасть под раздачу. – Наган вы уже забрали…
– Герр гауптман, где документация на аэропланы?
Фон Штайнберг стоит, расправив плечи, насколько это позволяют связанные руки, и, вздернув подбородок, высокомерно смотрит на меня. Ну, что ж, поиграем в «гляделки». Только не долго… Поняв, что своего я добьюсь все равно, отвечает:
– Все документы в автомобиле радиостанции, в сейфе… Надеюсь, вы поймете меня, как солдат солдата и выполните мою просьбу… Если мне суждено умереть, пусть это будет пуля, а не петля и не нагайки…
Ой-ой-ой, какие мы гордые! Не хочется мне что-то гауптмана на тот свет отправлять раньше времени…
– У нас будет время еще поговорить об этом. И у вас не будет причин быть недовольным моим решением. А теперь – идемте.
Беру шашку, ножны, ордена и выхожу со всеми. Через пять минут мы во дворе. Там ничего практически не изменилось. Пленные сидят на земле, ждут своей участи. Егерь на скамейке неподвижен и тих. Спит, наверное… Штабс-капитан сидит на том же месте, сняв китель, и неизвестно откуда взявшаяся Ганна аккуратно обтирает ему избитую спину. Увидев меня, Волгин отстраняет ее. Чувствуя особенность момента, надевает форму с уже прикрепленными погонами, встает, пошатываясь.
– Иван Георгиевич, это – ваше? – протягиваю ему шашку, наган, ордена. Вижу, как предательски задрожал подбородок, на глаза навернулись слезы… Бережно, как новорожденного, штабс-капитан взял шашку на руки, потом очень нежно погладил золотистую рукоять с маленьким алым крестом на гарде, вытянул клинок на треть из ножен, приложился к нему трясущимися губами…
– Ласточка моя милая!.. Вернулась ко мне… Не захотела покидать хозяина… Спасибо тебе…
Это может казаться мистикой или простым совпадением, но лезвие после этих слов полыхнуло алым отблеском догорающего пожара. Стоявшие рядом казаки отвернулись, Митяев резким движением смахнул слезу с лица. У меня отчаянно щипало в носу, и я стоял с каменной мордой, не мигая, чтобы тоже не прослезиться… Непослушными руками положил ордена и револьвер в фуражку.
– Денис Анатольевич, я – ваш должник. А в роду Волгиных долги всегда отдают… Спасибо вам…
– Полноте, Иван Георгиевич! Какие долги могут быть между русскими офицерами в военную пору!..
Так, лирику заканчиваем, а то пауза затянулась, начинаем экзекуцию.
– Этому уроду, – показываю на растянутого Миколу, – что поднял руку на офицера Российской армии, всыпать двадцать «горячих». Останется жив – значит, повезло сволочи. Михалыч, распорядись!
Митяев подзывает двоих казаков, те достают нагайки. Не-а, сволочи не повезет! Не выдержит. И поделом.
Поворачиваюсь к графу и обращаюсь по-немецки, чтобы