Царствие бесное. Виталий Акменс
Кровь на одежде успела свернуться, принимая совсем не революционный темно-грязный цвет и только на лице капли и пятна активно светлели, размываясь изрядным потоком слез.
02
О чем она только думала?! Нет, не так, попроще… просто, о чем она думала? Не знаю. Да откуда мне, черт возьми, знать?! Думаете, она сама знала? Ну да, сама она, конечно, знала. Воспоминания… ах, если бы только они… словно одели маски, схватили сзади, сажали горло и затолкали в будущее, лишая воли и шанса хоть кого-то из них назвать по имени
Но срыв исчез, так и не сняв маски, и все. Как будто медузу волной на берег, а дальше отлив, жажда и чья-то неосторожная ступня…
Она не умела расставаться с сознанием по первому позыву. Она ощущала ветер, траву по пальцам… «что произошло?!»… нечто холодно-липко-сохнущее на руках и лице… «нет, это не я, я не хотела!»… она вдыхала разбавленный дым, жадно, обреченно, бездумно… «где же ваша музыка?» не пытаясь придать катастрофе черты обыденности… «Можно еще раз вашу руку? Ну где же вы?» Руки онемели, словно скотчем за спиной, а спасительные мысли аккуратно, с покорной щепетильностью самоубийцы, уже свернуты по стрелкам и сложены на самое дно большой сумки на колесиках. Она не думала даже о тебе… прости, Антон, твое сентябрьское волшебство осталось там же, в твоем сентябре. Лучшее, что ты мог сделать для нее, это просто забыть, не вспоминать. Но ты и так не вспоминал о ней, я знаю, тебе легко, у твоего светила даже разрез глаз такой же, не надо разрываться и думать, какой цвет ярче: красный или зеленый. Как говорится, будьте счастливы.
Что до нее, она, конечно, могла бы тебя возненавидеть, чтобы отпустить без боли, но за нее это сделала память, а в ней, недоразвязанной, были не только острые взгорья кирпича на стенах, не только мокрый черный потолок, растворенный в неподвижности глаз (Интересно, у Ленки такое тоже бывает?). Кстати, глаза. Такие неброские, серые, но завораживающие, сверкающие, острые… как их еще назвать?
«А вы точно не занимались балетом?», говорит небольшой, но мужественный рот.
«Хи-хи… нет. Ну как, в младших классах ходила немного. А что?»
«У вас красивая осанка. Такая, знаешь, гибкость и хрупкость… молодая веточка; такую не сломает никакой ветер, нет, он обрушит целые стволы, но не тебя, пусть хоть убьется от гнева. И в то же время обычные человеческие руки могут стать роковыми…»
«Аммм… простите, вы все свои впечатления выражаете так… до зябкости изысканно… Гелий? Не устаете от такого необычного имени?»
«Ха-ха… нет. А вы?»
– …Что случилось?! Боже… вы… это… вы в порядке? – Да, – солгала Марина, но посмотрела не на источник голоса, а на собственные руки. Зрелище заставило ее снова зажмуриться
Но слезы сохли быстрее, чем ветер нагонял новые. Из яблочного мякиша застывала реальность со всеми своими острыми углами. Марина вгляделась