Мужчина, которого она полюбила. Реальная сказка. Ася Тургенева
на заре советской власти, а главная героиня к 7 серии из 12 должна была окончательно и бесповоротно влюбиться в главного героя. И, как у же также было отмечено, иронией судьбы за романтический сюжет в картине отвечали бывшие супруги.
«Дура! Ты, Синицына, просто дура!» – прочитал Ермаков про себя, а затем вслух. Он сидел на полу на балконе с сигаретой в правой руке и пачкой листов в левой, остальная часть сценария лежала рядом у его ног. За ухом у актера торчал простой карандаш, которым он время от времени делал заметки на полях или между строк. «Дура! Ты, Синицына, просто дура! Какого черта ты поперлась туда одна? Кто тебя просил?!» – вполголоса Егор перебирал разные интонации, как вокалист, подбирающий верную тональность. Пепел с дотлевшей сигареты упал на лист сценария. Егор сдул его, отправил окурок в пепельницу, обычную жестяную банку из-под консервированного зеленого горошка, потом положил страницы и стал шарить рукой по полу, ища пачку сигарет. Она оказалось пуста. Тогда он встал и вышел на кухню. Блоки сигарет Ермаков всегда хранил в духовом шкафу, которым никогда не пользовался. Достав новую пачку, он возвратился на прежнее место работы. Но не вернулся к работе, а закурил, открыв настежь окно. Вдохнул полной грудью поток холодного мокрого воздуха и заорал на всю округу: «Дура, ты, Синицина, дура!». Он нарочно протянул последнее «а», и оно эхом влетело в балконное окно. А потом захохотал. Приступ смеха быстро его отпустил, и он посмотрел в ту же пустоту уже совсем иным взглядом, не зазорным и насмешливым, а усталым и грустно-ироничным. Будто там в темноте стояла та самая, которой он кричал «Дура!».
«Или я дурак, – уже тихо и спокойно продолжал Ермаков сам с собой. – Может не надо было нам расставаться, а может не надо было нам и жениться. Хорошо было в 20-ть лет. Я вот все знал про эту жизнь. Я знал, кому и как надо жить. Плохо – хорошо. Герои и подонки. Все было просто и понятно. Легко было. А теперь, чем дольше живу, тем меньше понимаю. Когда пытаюсь разобраться, голова идет кругом, и хочется нырнуть глубоко-глубоко и вынырнуть в другом месте. Отчего же так хреново-то все? – он посмотрел в небо и крикнул в высь – Эй, отчего все так хреново? В жизни? В стране? Молчите.».
Ермаков сделал последнюю затяжку и бросил окурок вниз с балкона. Потом провел пальцами по волосам, которые стали такими же влажными и холодными, как улица. Закрыл окно. Снова сел на пол, продолжив читать: «Герой стучит кулаком по столу, а затем нервно ходит по комнате».
Около четырех утра Ермаков решил: пора спать. В семь приедет машина на площадку. Первый съемочный день на натуре в Подмосковье. В дороге он вздремнет или почитает сцену. «Да, надо спать», – мысленно констатировал Егор.
Минут пятнадцать он крутился в кровати, но не мог уснуть. Тогда Ермаков встал, и снова пошел на кухню. Достал из холодильника початую бутылку иностранной водки. Залпом выпил стопку, потом еще одну. Отправил бутылку обратно в холодильник. Вернулся в кровать, и провалился в сновидения. Проверенный последними месяцами способ работал безотказно.