Ужас Амитивилля. Джей Энсон
по полу, они пинали и колотили друг друга что было сил.
– Это что за безобразие! – закричала Кэти. – Дэнни! Крис! А ну прекратите немедленно, я кому говорю!
Она попыталась растащить мальчиков, но не тут-то было: они яростно вцепились друг в друга, глазенки сверкали от ненависти. Крис вопил, разгневанный донельзя.
Братья подрались впервые в жизни!
Кэти надавала обоим звонких пощечин, а потом потребовала признаться, кто начал первым.
– Дэнни начал, – сказал Крис, шмыгнув носом.
– Врешь, Крис, первым начал ты! – хмуро отозвался Дэнни.
– Начал что? Что вы не поделили?
Ответа не последовало.
Мальчики разошлись по разным углам. Что бы между ними ни произошло, Кэти поняла, что это их дело, и ей вмешиваться не следует.
Терпение ее лопнуло, и она закричала:
– Да что тут происходит, в конце-то концов? Сначала Мисси с ее ангелами, а теперь вы, два дуралея, чуть не поубивали друг друга! Все, с меня хватит! Послушаем, что скажет отец, и решим, что с вами делать. А сейчас – сидите по углам, и чтоб ни звука! Слышали? Ни звука!
Пошатываясь, Кэти спустилась к себе, чтобы продолжить уборку. «Тихо, спокойно!» – говорила она себе. По пути она заглянула к Мисси; девочка по-прежнему тихонько напевала ту странную песенку. Кэти захотелось зайти, но, передумав, она направилась в свою спальню. «Надо понять, что все это значит, а уж потом поговорить с Джорджем», – решила она.
Как только Кэти открыла дверцу гардеробной, отвратительный запах резко ударил ей в нос.
– Господи, а это что такое!
Она потянула за легкую цепочку, свисавшую с потолка. Включился свет. Кэти осмотрела полки. В узкой гардеробной ничего не было, кроме одной вещицы. В самый первый день, когда Лютцы въехали в новый дом, она повесила распятие на внутреннюю стену напротив двери в эту гардеробную, так же, это было в их доме в Дир-Парке. Этот отлитый из серебра красивый крест в качестве свадебного подарка им преподнесла подруга. Распятие было примерно двенадцать дюймов длиной[7] его освятили задолго до того, как оно досталось Лютцам.
Кэти смотрела на него круглыми от ужаса глазами. От кислого запаха у нее першило в горле, но она не могла отвести взгляд от креста – он висел вверх ногами!
Наступила среда, 24 декабря 1975 года. С той поры, как отец Манкусо посетил дом по адресу Оушен-авеню, 112, прошла почти неделя. Воспоминания о жутких событиях того дня и той ночи не покидали его, но он не обсуждал их ни с кем: ни с Джорджем, ни с Кэти Лютц, ни даже со своим исповедником.
В ночь на двадцать третье число он заболел. Священника то знобило, то бросало в пот, и когда, в конце концов, он измерил температуру, термометр показал 103 градуса[8]. Он принял аспирин, надеясь сбить жар. В пору перед Рождеством на священнослужителе лежит множество церковных обязанностей, поэтому в это время лучше не болеть. Отец Манкусо уснул беспокойным сном. В канун Рождества, около четырех часов ночи, он проснулся,
Примерно двенадцать дюймов – то есть около 30,5 см.
103° по Фаренгейту равны 39,4° по Цельсию.