Никто об этом не узнает. Рита Навьер
вспоминается теория адвоката Блэра о младенчески-голубых глазах [2].
И вот еще одно голубоглазое, затрапезное, косматое чучело, решившее устроиться получше, урвать свой кусок от их семейного пирога.
Сейчас она перекладывала свое скудное шмотье из пакетов и раскладывала в стопочки на кровати. Увидев Максима на пороге, она замерла с очередной тряпкой в руке.
Он говорить не спешил, сложил руки на груди и, привалившись плечом к стене, молча разглядывал девчонку. Ну реально – чучело! Темные патлы торчали во все стороны, длинная челка лезла в глаза. Сама в каком-то несусветном балахоне. Точнее, в заношенном растянутом свитере и мешковатых трениках. В общем, красотища! Утонченный стиль! Сама изысканность!
Максим невольно хмыкнул. Но девчонка откинула темную прядь и вдруг разулыбалась. Весело так, до ушей.
– Ой, прости! Ты, наверное, Максим, да? А я Алена.
Отложив свою вещицу, она обогнула широкую кровать и сделала несколько шагов к нему.
Зубы у нее были ровные, белые, не хуже, чем у него (а он гордился своей улыбкой), но это почему-то Максима еще больше разозлило.
– Да в курсе я, кто ты такая. Все теперь в курсе, – он оттолкнулся от стены и шагнул к ней навстречу, – твоими стараниями.
2
– Везучая ты, – вздыхали девчонки. – Батя – губернатор! Это ж с ума сойти, как круто! И не отказался, забирает к себе. Подумать только!
Алена пожимала плечами: не знала, что говорить. Ей до сих пор не верилось, что отец вдруг нашел ее и захотел взять к себе. Вообще-то губернатор он или, допустим, слесарь – ей было все равно. Главное – семья, дом нормальный. Но больше всего пьянила мысль, что отец, оказывается, не бросил ее, как утверждала мать, а просто не знал, что у него есть дочь.
Алена раз пятьдесят посмотрела в ютубе то интервью, где отец, такой красивый, значительный, импозантный, говорит, как счастлив, а у самого слезы наворачиваются.
Она и сама в первый момент разревелась, глупая. Да и потом нет-нет да всхлипнет. Проняло так, что сердце сжималось. Ведь он радовался ей, еще не видел, но уже радовался, что она у него есть! А Алена думала, что отец знать ее не желает.
На мать за эту ложь Алена не обижалась. Мать несчастная была, ее только жалеть оставалось. Хотя жалеть стоило себя: жизнь с матерью была сущей пыткой, особенно после того, как умерли дедушка с бабушкой.
Пила мать по-страшному и, если в доме заводилась какая-то копейка, моментально спускала все на самогон. Это позже Алена научилась колоть дрова, копать огород, топить печь, стряпать, солить огурцы и квасить капусту, за шкирку выставлять вон материных собутыльников – ну еще бы, помаши-ка топором. Кроме того, сообразила договориться с соцзащитой и получать самой причитающиеся им жалкие гроши. Так что худо-бедно она тянула и себя, и мать.
А вот в детстве… В детстве был кромешный ад.
Иногда мать бросала ее, совсем еще кроху, одну на несколько дней, уходила гулять. Но еще хуже, когда «гуляли» в их
По мнению персонажа романа Джозефины Тэй «Таинственное происшествие во Франкфурте» адвоката Блэра, люди с младенчески-голубыми глазами – патологические грешники.