Свято место. Татьяна Рашевски
рассказывали о своем. Смеялись, когда я по незнанию ошибалась, делая что-нибудь против обычаев. Грозились откормить и радовались, когда я выучивала новую арабскую фразу. Уважительно дивились тому, как скупаю кассеты с “настоящей” арабской музыкой – они и сами-то такое не слушают! Мать мужа пожаловалась, что когда-то, много лет назад, когда она была еще девочкой, израильтяне принудительно выслали семью на территории. Впрочем, предлагали какие-то деньги, но, в надежде вернуться, семья отказалась. Теперь наследники этих земель – ее сы
новья.
Однажды, когда Арина, получив визу, приезжала, в свою очередь, в гости, она показывала мне их из окна автобуса: вон там – земли Нияда. Окрестности аэропорта Бен-Гурион. Миллионы долларов. Но строить мы там ничего не можем, потому что не граждане. Израиль не может – потому что частная собственность. Так и стоят ничьи. Продать бы – и уехать в Европу! Ведь Нияду предлагают работу в Париже, но он обязан шесть лет отработать за учебу в России. Только государство вот уже год не выплачивает ему зарплату. Так что, и ехать не на что, все в долгах и в долг живем, братья помогают. Куда-то записывают. Так здесь почти у всех – живем как при коммунизме. Денег ни у кого нет, все друг перед другом в долгах, но все на что-то живут, едят, дома строят. Вернее, этажи – одна семья над другой. Мы вот тоже недавно построили. Влезли в новые долги. Могли бы и снимать, как раньше, квартиру, но родня настояла. Мать пожелала себе отдельную комнату, всю в золоте и шелках, приедешь – покажу. Хорошо, что пока она живет у другого сына – да и вообще, могла бы жить у себя, но ей скучно. А так, если на прожитие – то и я работаю, и у него по вечерам частная практика, в общем, кое-как перебиваемся. У нас очень большие долги за воду. Климат-то здесь хороший, лучше, чем в Израиле, но главное – что тут нет работы и воды. Жители, конечно, злятся на Израиль, мол, дерет за воду бешеные деньги, но это не Израиль, а местная мафия скупает цистерны и перепродает по удесятеренной цене.
– А почему бы Нияду и правда не продать земли?
– Зарежут. Свои. Как предателя.
– А если тайно?
– Тайно не получится. Они все равно как-то пронюхивают. Кто попытался тайно – всех давно зарезали. Один даже успел с женой и детьми сесть в самолет. Так вырезали всю оставшуюся семью – родителей, сестер. Вот и понимай теперь, чья это собственность.
И снова вспоминаю свой первый визит. Раннее утро. Кофе, белый сыр лабане, политый оливковым маслом и посыпанный тимьяном. Вместо вилок – питы, чтобы ими его прихватывать. Уходим на работу пешком – Арина работает парикмахером в салоне. Вдвоем с подругой идти всегда лучше, чем одной. Ходить по улицам одной девушке вообще неприлично, хотя для работы делается исключение. Если мужа нет дома, в магазин за курицей или за сигаретами – боже упаси! – принято посылать детей. Курить, как ни странно, позволяется, но исключительно в женском обществе.
Центр города. Густая неторопливая толпа в джильбабах, никабах и чадрах мерно течет по узким улицам вдоль рынка – традиционная одежда, сладости, пластмассовые тазы и домашняя утварь, самодельные ковры, улыбающиеся шерстяные барашки и верблюды.