Собор Парижской Богоматери (адаптированный пересказ). Виктор Мари Гюго
хотели сказать – роль Юпитера?
– Да, да! – закивала Лиенарда. – Какая ты дурочка, Жискетта! Так вы знакомы с Юпитером!
– Да, сударыни.
– Какая у него потрясающая борода! – заметила Лиенарда.
– А что они будут сегодня представлять? – застенчиво поинтересовалась Жискета.
– Великолепную вещь, можно сказать, шедевр, – не задумываясь, ответил Гренгуар и слегка поклонился. – Автор этой мистерии – я, сударыни!
– Что вы говорите! – ахнули изумленные красавицы. – Не может быть!
– Да-да, – приосанившись, продолжал молодой человек. – Меня зовут Пьер Гренгуар, я поэт и драматург.
– Надо же, – вздохнула Жискетта, восхищенно глядя на своего собеседника.
В этот момент из деревянной клетки послышались звуки музыки, и любопытные девушки повернулись к мраморному столу. Ковер отодвинулся в сторону, и из-за раздевалки появились четыре густо нарумяненные, пестро одетые фигуры. Вскарабкавшись по крутой лестнице на верхнюю площадку, они выстроились перед зрителями в ряд и отвесили по низкому поклону. Оркестр умолк. Мистерия началась.
Воцарилось благоговейное молчание, и четыре действующих лица начали громко и торжественно декламировать пролог. Надо сказать, что публику больше развлекали не исполняемые роли, а костюмы лицедеев. Все четверо были одеты в желто-белые балахоны. Одежда первого актера была сшита из золотой и серебряной парчи, второго – из шелка, третьего – из шерсти, четвертого – из грубого домотканого полотна. Первый держал в правой руке шпагу, второй – два золотых ключа, третий – весы, четвертый – лопату. Чтобы помочь тугодумам, которые не понимали назначения и смысла этих атрибутов, на подоле парчового одеяния большими черными буквами было вышито слово «Дворянство», на подоле шелкового – «Духовенство», на подоле шерстяного – «Купечество», на подоле льняного – «Крестьянство».
Краткое содержание пролога сводилось к тому, что Крестьянство состояло в браке с Купечеством, а Духовенство – с Дворянством. Обе счастливые четы сообща владели прекрасным золотым дельфином, которого они решили присудить самой красивой женщине на свете. В образе дельфина прослеживался недвусмысленный намек на французского дофина, что также подчеркивалось созвучием слов. Четыре аллегорические фигуры отправились странствовать по свету. Отвергнув королеву Голконды, принцессу Трапезунда, дочь великого хана татарского и других высокопоставленных красавиц, Крестьянство, Духовенство, Дворянство и Купечество забрели на мраморный стол Дворца правосудия и остановились отдохнуть. Все их передвижения сопровождались декламацией. В стихах содержалось такое количество сложных афоризмов, софизмов, эпитетов и поэтических фигур, сколько не полагалось отвечать даже при сдаче экзамена на получение ученой степени на словесном факультете.
Только один человек среди многотысячной толпы зрителей был способен в полной мере оценить достоинства этого мудрого сочинения – его автор, Пьер Гренгуар. Он стоял у колонны возле Лиенарды и Жискетты, вслушивался в музыку