Невыносимые. Дорога до чужих миров. Ирина Лазаренко
было не принято. Да и не так много случалось щенков: цепным псам нечасто удавалось отвязаться и сбежать к приглянувшейся невесте, а без привязи собак в деревнях не держали, разве что иногда кто-нибудь заводил мелкую псину-крысоловку. Если же у дворовых собак рождались щенки – через пару месяцев их уносили к общинным избам, откуда мало-помалу разбирали по дворам односельчане. Пока же щенки были маленькими, их понемногу подкармливали обитатели этих самых изб и другие сердобольные жители.
Алера частенько таскала песьим малышам что-нибудь вкусное, и Элай всегда на это язвил о чрезмерной доброте, которая губит людей, орков и гномов и в конце концов угробит весь мир. Алера на эти ворчания никак не отвечала и делала вид, что не замечает, как сам эльф украдкой скармливает приглянувшемуся щенку сухарь или прихваченный из дому кусок пирога.
Элай поднялся на крыльцо дома кузнеца и остановился, постукивая пяткой по ступени. Ступень гулко ухала.
– Знаешь, Аль, может, зря твой дед и Хобур погнали эту волну. Теперь же, ты понимаешь, Веррен и эти-двое-как-их, они же на тебя осерчали еще больше. Люто так осерчали, понимаешь? Ты ж их унизила – дальше некуда, когда глотки им перерезала. А потом вдобавок про это стало всем известно, а теперь их сверху еще и наказали.
Алера поправила ножны на поясе:
– Поэтому теперь я должна обнять их и порыдать? Или что?
– Или то, что они теперь наверняка хотят оторвать тебе что-нибудь нужное, вроде головы. Как-нибудь внезапно, на темной тихой улице. Кулаки у них не гномьи, конечно, но, если они тебя поймают – тебе не покажется, что не додали. Трепаться с тобой они теперь не будут, это точно.
– Ну так будьте рядом, – буркнула Алера, поднялась по ступеням и толкнула дверь.
Кузнец Суджам жил и работал в большом двухэтажном доме. На первом этаже у него была лавка и кузня, а не уместившаяся часть кузни – снаружи, под навесом. Наверху в одной из комнат обитал сам кузнец, во второй иногда оставался спать Рань, а в какой-то из двух оставшихся теперь околачивался всамделишный магистр, представитель Школы.
В лавке всегда было светло, пахло мышами, сеном и нагретым металлом. Всюду сундуки, сундучки и коробки, под стеной – длинные полки, заваленные утварью, на стенах— пара паршивых мечей «не для продажи, а для души». Никто сторонний не понял бы, что такого душевного в этих коряво сделанных клинках, но сторонние сюда приходили редко, а сельчане знали: эти мечи – первые, которые выковал сын Суджама когда-то бесконечно давно. К тому времени, как он перебрался в ближайший город, Килар, клинки у него получались куда более пристойные, но в городе жизнь его не задалась: проигрался в кости, залез в долги, начал крепко пить и решительно отказался возвращаться в родной поселок. А потом его прихватили с собой проходящие через Килар то ли кочевники, то ли Странники, и с тех пор про сына Суджама не было известно ничего.
Услышав стук входной двери, огненно-рыжий гном нырнул в лавку из кузни и при виде троих друзей просиял