Пожар Латинского проспекта. Часть 1. Андрей Жеребнёв
полдня работы добавится – так вы же всю жизнь смотреть будете.
Насобачился клиентов «залечивать», шельмец! Хотя в данном случае всё по делу было.
– Заплатили тебе деньги оттуда? – не преминула спросить сердобольная хозяйка.
– Да нет пока. Заплатят – куда денутся?
– Уб-била бы, гадов! Говорю же – здесь надо было выкладывать кирпичи особенно ровно!
Светлана, по случаю важного такого дела, как постройка барбекю на дачном участке, взяла на работе отгулы.
– Ща-а, забабахаем! – подбадривал её я. – А в среду – мы с Седым договорились уже – станок привезём. Водяной! Ещё быстрее дело пойдёт.
– А зачем тебе станок?
– Кирпичи резать. Лучше, и без пыли – на цветы лететь не будет.
Я бил в сердце хозяйки наверняка.
Дача моего по жизни друга Вити была тут же – через несколько улиц. В дружеских же отношениях «Седой» был и со Светланой с Александром, а уж с Аллой и вовсе в законном браке состоял. Станок же, закончив ушаковские мытарства и «бортанув» сколь многочисленных, столь и недостойных на него претендентов, я безвозмездно (фляжечку коньячка ведь только и выцыганил) даровал Вите в вечное пользование. Теперь, спустя две недели, арендовал обратно.
В самый неудачный, как он всегда умел подгадать, момент (руки были по локоть в растворе) позвонил Слава.
– Здорово, Алексейка – полней налей-ка! Как дела, где сейчас трудишься?.. Понятно… Да мы вот в Мамоново, с чёрным строителем – учеником твоим, Серёгой, с трубой мучимся. Хотя, больше с ним… Да, через балку уже прошли – на крышу вылезли… Вадим чего? Орёт, конечно – чего ещё? Видишь, был бы ты – он бы и на крышу не полез, а так… Ладно, будем сами как-нибудь справляться. Деньги-то тебе с Ушакова отдали? А сколько, по твоим подсчётам, должны ещё?.. Двадцать пять тысяч – какие это копейки? Деньги! Слушай, ну не должны они, вроде, кинуть! Хочешь, давай я Грише позвоню, поговорю?
Нет, посредники мне больше не требовались! Ни где бы то ни было, а уж по такому, да с теми людьми, вопросу – и вовсе. Тем более, что в глаза тому же Грише говорил не единожды: «Когда бы мне здесь сказали: «Шуруй-ка ты уже на…» («шуруй» – опять же блеклая замена), – то через минуту бы меня уже во-он за тем перекрёстком не увидели: и инструмент бы позабыл!» Так что – сказано! Отвечай теперь за слова, Гаврила!
Работа свернулась наступающей темнотой. В спасении дела жёлтым фонарём беседки нужды пока не было. Уже впотьмах, разбавляемых порой едва уловимыми проблесками месяца из-за гонимых ветром туч, топал я к остановке, сползая от встречных машин в грязь и лужи. И небо осени было всё так же тревожно, и воздух холодил грудь какой-то неведомой и неотвратимой развязкой так, что меня внезапно пронзило: а ведь почти день в день…
– По до-алинам и по взгорьям!..
Тупоносые сапоги (Нахимовы не могли тогда, в двухтысячном году, позволить себе гнаться за модой) были в водяных разводах и прилично запачканы глиной: в первых числах октября темнело уже рано, фонари на улицах горели выборочно, а грязные