Где мимозы объясняются в любви. Ричард Брук
новую страницу в религиозной живописи. И вашими учителями были Сезанн, Брака, Пикассо, Дали… Но, поскольку я не так хорошо разбираюсь в абстрактном искусстве, мне нужна ваша помощь. Расскажите, что вас вдохновило на вот этот образ? – он указал на черно-красные пересеченные линии, за которыми угадывалась какая-то фигура. – Я чувствую, что в этом много, очень много злости…
Эрнест прислонился к стене и усмехнулся. Как часто ему доводилось слышать подобное от посетителей выставок и художественных салонов:
«А что вы хотели этим сказать? Нет, я понимаю, что вы так видите… Но почему вы нарисовали эту линию здесь, а ту – вон там?»
– Объясняет ли осень, почему выбирает свои краски? Что вдохновляет ветер, когда он дует? Почему время движется вперед, а не назад? Идите за цветом, доктор. Не смотрите на картину линейно, выйдите за рамки предложенного. И вы узнаете все, что захотите.
– Хм… знаете, Эрнест, если бы я хотел больше узнать о своих впечатлениях от нарисованного вами, я бы последовал вашей рекомендации. Но мы, психиатры, народ скучный, предпочитаем задать вопрос, когда хотим получить ответ… – Шаффхаузен снова вернулся к созерцанию расписанных стен. – Мне интересно, что вас вдохновляло на создание этих работ. Что вы чувствуете, когда смотрите на них теперь?
– Вы меня не слушаете, доктор, – с досадой сказал Эрнест, скрестил на груди руки и упрямо вскинул голову. – Я же сказал вам: пойдите за цветом – и вы узнаете все, что хотите. Картина гораздо лучше расскажет вам о том, что вызвало ее рождение, чем это может сделать мой язык…
Он вгляделся в невозмутимое лицо Шаффхаузена и добавил:
– Что я чувствую? Ну примерно то же самое, что ваша церковь обещает грешникам в аду… Боль, отчаяние, смятение. Страх и трепет. И полное отсутствие смирения.
– Хорошо, это уже лучше, чем ничего. – кивнул Эмиль. Ему не так важно было проникнуть в творческий замысел, как получить от самого пациента ассоциативный ряд, ведущий в глубины его бессознательного. – Боль… отчаяние… трепет… и… эротическое возбуждение? – он указал на две безликие фигуры, от нагих тел которых веяло страстью.
– Или это танец Нарцисса? Как вы назвали бы эту картину, будь она отдельно от остального?
Эрнест поморщился.
– Доктор, это особенность всех психиатров – сводить каждое движение души своих пациентов к желанию ебли? Ну, будь по-вашему. Вас интересует, возбуждаюсь ли я, когда рисую? Да, возбуждаюсь. Но лишь потому, что любой акт творения в высшей степени эротичен. Первое касание кисти сравнимо с целомудренным поцелуем, но если все происходит правильно, душа погружается в экстаз, который и не снился святой Терезе.
Он подошел к изображению, которым заинтересовался Шаффхаузен, и провел ладонью по крайней фигуре.
– Я назвал бы это Бог-отец и Бог-сын.
«Да, судя по результатам вашего экстаза, у вас тут случилась целая оргия инцестной страсти…»
Конец